определенных Сан-Стефанским договором, и мог быть зачитан на восторженной встрече, состоявшейся на квартире Скобелева 5 февраля, так как в черновой записи, сделанной Скобелевым вслед за этим событием, он упоминает о присутствии болгарской депутации. О болгарском адресе писала и Адан. По ее словам, Скобелев не стал его публиковать, чтобы не повторяться. Весьма правдоподобно предположение Кнорринга, что болгары явились с адресом, а сербы приветствовали Скобелева устно. И, конечно, невозможно подвергать сомнению искренность энтузиазма славянских юношей. Каким было в действительности содержание беседы, дает представление черновик письма Скобелева Аксакову из Варшавы от 18 февраля 1882 г., хранящийся в том же лондонском архиве. Напомнив, что это была не речь, а беседа часа на два, Скобелев продолжал: «Для Вашего сведения прибавляю:
1. Сербские студенты были у меня на квартире и никакого официального приема им делаемо не было.
2. Говорил я с ними долго и по душе; старался выяснить им всю опасность обезличиться в Париже в смысле народном… наконец, когда они сами коснулись немецких интриг, я им действительно сказал, что
Как видно, Скобелев призывал славянских юношей к сохранению национального лица и к патриотизму и лишь в ответ на реплику кого-то из присутствовавших произнес слова, направленные против Германии. Именно эта часть беседы попала в газеты как речь. Однако ее принадлежность Скобелеву бесспорна. И своей аргументацией, и выражениями она очень напоминает петербургскую речь и беседу с А.Ф.Тютчевой (с ней мы скоро познакомимся).
Приведу эту сравнительно короткую речь целиком.
«Мне незачем говорить вам, друзья мои, как я взволнован, как я глубоко тронут вашим горячим приветствием. Клянусь вам, я подлинно счастлив находиться среди юных представителей сербского народа, который первый развернул на славянском востоке знамя славянской вольности.
Я должен откровенно высказаться перед вами, я это делаю.
Я вам скажу, я открою вам, почему Россия не всегда на высоте своих патриотических обязанностей вообще и славянской миссии, в частности. Это происходит потому, что как во внутренних, так и во внешних своих делах она в зависимости от иностранного влияния.
Если вы хотите, чтобы я назвал вам этого чужака, этого самозванца, этого интригана, этого врага, столь опасного для России и славян… я назову вам его.
Это — автор «натиска на восток» — он всем вам знаком— это Германия.
Борьба между славянством и тевтонами неизбежна… Она даже очень близка. Она будет длительна, кровава, ужасна, но я верю, что она завершится победой славян…
Что касается вас, то естественно, что вы жаждете узнать, как должно вам поступить, ибо кровь у вас уже льется. Я не буду много говорить об этом, но могу вас заверить, что если будут задеты государства, признанные европейскими договорами, будь то Сербия или Черногория… одним словом, вы… вы не будете биться в одиночку. Еще раз благодарю, и, если то будет угодно судьбе, до свидания на поле битвы плечом к плечу против общего врага».
Вот она, эта знаменитая речь. Читатель может сам оценить ее смелость, и прозорливость, и силу выражений оратора. Эта речь и сопровождавшие ее обстоятельства, о которых я расскажу, представляют истинно звездный час Скобелева в политике. Читатель убедится, что это выражение вызвано вовсе не страстью к пафосу.
Опубликовав эту речь, «La France» в этом же номере постаралась представить ее как голос России и всех славян. В комментарии ее сотрудника К.Фаргта говорилось: «Если бы это заявление исходило от какого-нибудь непризнанного панслависта, от агитатора-интернационалиста, от искателя приключений, его можно было бы рассматривать, как плод работы, ведущейся славянскими комитетами. Но генерал Скобелев является одним из наиболее популярных людей в Москве… Сама Россия, сам славянский мир говорит его устами; он великий воплотитель национальных требований».
По словам Аксакова, Скобелев был изумлен, когда увидел часть своей частной беседы со студентами из славянских стран торжественно напечатанной в виде речи. Едва он явился в редакцию «Nouvelle Revue», как г-жа Адан и ее сотрудники бросились к нему с просьбами: «Простите, но умоляем вас: не отказывайтесь от ваших слов!» Эти смелые слова, обращенные против Германии, убеждали они, нужны для оживления национального чувства Франции, ее надежд на реванш, а сами французы высказать публично такие мысли не могут из страха перед Бисмарком. Чтобы убедить Скобелева, его пригласил на свидание Гамбетта. Эта «речь, — доказывал он, — уже сделала им, французам, великую пользу… она быстро воспламенила сердца патриотическим жаром, возбудив надежды на союз России и Франции… Вот две телеграммы из Гавра и Марселя: и флот, и армия ликуют… Но предупреждаю вас — я в своей газете буду вынужден осуждать бестактность генерала Скобелева ради политической осторожности и чтобы не показаться солидарным с самим фактом произнесения». Вернувшись, Скобелев по привычке сразу записал на клочке бумаги вкратце содержание беседы и некоторые примечательные выражения Гамбетты. Мы, информировал своих читателей Аксаков, видели и читали этот клочок. Гамбетта говорил о необходимости создать во Франции сильную власть (в частных беседах со Скобелевым он не раз ругал парламентскую систему за создаваемую ею волокиту при проведении важных решений и депутатов за их тупость и отсутствие патриотизма. —
Скобелев не отказался от своего заявления. Но он хотел добиться хотя бы начала деловых переговоров о союзе и отвести всякий ненужный шум от собственной особы. Об этом он прямо заявил в интервью корреспонденту другой французской газеты, «Le Voltaire», Полю Фресне. Скобелев, рассказывал в этом интервью П.Фресне, «…принял меня очень радушно. Он высок, хорошо сложен, одет в сюртук без каких-либо знаков различия: от военного в генерале — только быстрота движений и энергичный голос, голос, привыкший к командованию. Он носит неподстриженную бороду, тонкую, белокурую, в форме веера. Глаза голубые, кроткие, голос звучный, вибрирующий. Генерал Скобелев говорит по-французски почти без акцента, произношение у него на редкость чистое. Что меня особенно поразило в генерале, так это не только многообразие его познаний, но и то, что он обстоятельно изучил все вопросы, коими интересуется Франция. Об организации у нас военного дела, о нашей политике, о причастных к ней людях он высказывается крайне тактичным и совершенно справедливым образом. Это и обаятельный, и в равной мере сведущий собеседник».
Эта часть интервью, не давая по существу ничего нового, интересна, однако, тем, что дополняет наши представления о высокой осведомленности Скобелева в военном деле и политике, на этот раз Франции, почему я и не исключил эти строки из своего повествования. Дальше П.Фресне переходит к главному: «Генерал мне сказал: «Я действительно произнес речь, вызвавшую некоторую сенсацию; и вот я получил от моего адъютанта следующую выдержку из газеты: «Государь император только что дал одному из строящихся на Каспийском море судов имя «Генерал Скобелев». Оказание мне этой чести, крайне редкой, доказывает, что я отнюдь не в немилости… Но, если бы моя откровенность и сопровождалась неприятными для меня последствиями, я все-таки продолжал бы высказывать то, что думаю. Я занимаю независимое положение, — пусть только меня призовут, если возникнет война, остальное мне безразлично. Да, я сказал, что враг — это Германия, я это повторяю. Да, я думаю, что спасение в союзе славян, заметьте, я говорю: славян с Францией. Надо достичь этого. Надо достичь европейского равновесия, но уже не в том виде, как это понимал г-н Тьер, потому что в том виде, в каком оно существовало, оно уже нарушено. Надо его восстановить.
Германия — великая пожирательница — это нам известно — и вы сами, вы особенно, вы, увы! — слишком хорошо это знаете. Восточный вопрос имеет большое, огромное значение. Именно через разрешение этого вопроса и может быть восстановлено то равновесие, о котором я говорил, в противном случае останется лишь одна держава — Германия. Я сказал и повторяю, что я верю в благополучное разрешение, которого я страстно хочу. Я особенно верю в то, что, наконец, поймут истину, — что между
