загородном доме, или на набросок Никола Пуссена,[18] таинственным образом обнаруженный в швейцарском склепе. Жизнь с Бет стала для Картера неплохим экскурсом в историю европейского искусства, дала ему возможность понять его непреходящую ценность.
Швейцар в белых перчатках придержал дверь и кивнул Картеру, узнав его.
– Ваша супруга наверху, с посетителем, – сообщил швейцар.
– Спасибо.
Шагая по главному залу галереи, Картер обратил внимание на несколько новых картин в красивых рамах. Самой значительной ему показался портрет голландского вельможи в красивом плаще с меховым воротником.
– Этот портрет, да будет вам известно, некогда приписывали Рембрандту.
Картер, не оборачиваясь, узнал того, кто сказал это. Ричард Рейли, урожденный Рикки Радниц, вместе с настоящим именем утративший лонг-айлендский акцент. Теперь он говорил так, будто родился и вырос в лондонском районе Мейфэр.
– Доброе утро, – поздоровался с ним Картер. – Я был по соседству и решил сделать сюрприз Бет.
– По-моему, – продолжал Рейли, взяв Картера под руку и подведя его ближе к картине, – это полотно по-прежнему стоит относить к Рембрандту. Взгляните на мазок, присмотритесь лучше, обратите внимание на детали костюма. Разве кто-то из его учеников был настолько хорош?
Картер, конечно, не знал ни одного ученика Рембрандта, и авторство портрета его совсем не интересовало. Ему хотелось как можно скорее подняться наверх, найти Бет и узнать, есть ли у нее время перекусить в Центральном парке. Он решил, что это будет идеальная обстановка для того, чтобы сообщить жене о скором визите Руссо.
– Мне ужасно нравится этот портрет, – признался Картер. – Но я больше привык оценивать кости, а не картины.
– Это верно. Вы специализируетесь в еще более древних вещах, чем я, – тонко улыбнувшись, сказал Рейли.
Он был небольшого роста, подвижный, одетый с иголочки. Бет как-то раз проболталась Картеру, что седина на висках у Рейли не настоящая – это творение его парикмахера. По всей видимости, Рейли считал, что благородная седина придает ему более значительный вид, вид человека, которому можно доверять.
– Швейцар мне сказал, что Бет наверху, – проговорил Картер, осторожно высвобождая руку.
– Знаете, какое различие между неоспоримым авторством и формулировкой «школа такого-то»?
– Боюсь, сразу не отвечу.
– Миллионы, мой мальчик, миллионы. А когда речь идет о таком портрете маслом? Тут мы имеем разницу в пятнадцать – двадцать миллионов.
– Интересно, – кивнул Картер. Он не прекращал попытки пройти к лестнице.
– Бет принимает нового посетителя, – предупредил его Рейли. – Вынужден попросить вас не отвлекать ее, если она его еще консультирует.
Вот оно что. У Картера уже создалось впечатление, что Рейли его нарочно задерживает, теперь ему стало ясно почему. Бет была самым лучшим специалистом в галерее Рейли, ее украшением, можно сказать – звездой. Рейли великолепно выполнял работу по оценке рынка и завлеканию богатых покупателей, но именно Бет проводила настоящую экспертизу, именно она так глубоко знала искусство, картины, их происхождение и все об их создателях.
– Я просто притворюсь посетителем.
– Никто вам не поверит, – бросил через плечо Рейли, устремившись к двери. В галерею вошла молодая дама из высшего света. – Миссис Метцгер! – проворковал он. – Как я рад, что вы к нам заглянули!
Держась за медный поручень, Картер поднялся по широкой лестнице, покрытой красной ковровой дорожкой, миновал несколько дверей, за которыми находились кабинеты, и оказался на площадке, дальше вверх уходил еще один лестничный пролет, который вел на второй ярус галереи. Голос супруги Картер услышал раньше, чем увидел ее. Бет говорила что-то о школе рисования.
При входе в зал Картер остановился в тени, отбрасываемой лестницей. Бет стояла к нему спиной, а посетитель – рядом с ней. Жена была одета так, как она обычно одевалась на работу: черный брючный костюм из тонкой ткани, белая шелковая блузка; волосы стянуты в короткий «хвост» черной лентой. Она называла этот наряд своим «фраком» и носила его с той же целью, с какой мужчины носят фрак: чтобы слиться с фоном. А вот молодой человек, стоявший рядом с Бет, вряд ли бы сумел остаться незаметным на каком бы то ни было фоне. Высокий, крепкий, светловолосый, с короткой стрижкой «ежиком», в длинном плаще из какой-то странной, словно бы металлизированной ткани.
Бет что-то объясняла блондину насчет рисунков, разложенных перед ними на большом столе. От Картера не укрылось то, что мужчина больше поглядывал на Бет, чем на рисунки. Картер не мог его винить, но это вовсе не означало, что он пришел от этого в восторг. Может быть, отчасти из-за этого Рейли приставил к этому потенциальному покупателю Бет и организовал консультацию в относительно интимном верхнем зале. Возможно, он решил, что капелька сексуальности поспособствует успеху продажи.
– Величайшая ценность рисунков, – говорила Бет, – особенно этюдов и набросков, состоит в том, что здесь вы можете видеть, как быстро и свободно работает рука художника, когда он импровизирует и пробует разные варианты.
Мужчина вдруг протянул руку к щеке Бет – похоже, убрал в сторону прядь волос.
Бет умолкла. Она явно смутилась.
– Волосы мешают мне видеть ваши глаза, – объяснил блондин.
– Хм… спасибо. Но, пожалуй, будет лучше, если мы сосредоточимся на рисунках.
Картер воспринял это как руководство к действию. Больше он ждать не мог. Кокс громко кашлянул и вошел в зал.
– Надеюсь, я не помешал деловым переговорам? – осведомился он.
– Какой сюрприз, – проговорила Бет с явным облегчением.
Картер обнял жену и поцеловал в щеку, затем повернулся к посетителю и протянул ему руку.
– Картер Кокс, муж Бет.
– Брэдли Хойт, – представился мужчина и пожал руку Картера.
– Мистер Хойт начинает сбор коллекции рисунков старых мастеров, – сообщила Бет.
– А Бет заботится о том, чтобы я купил только правильные вещи.
– Вы не могли выбрать более компетентного советчика, – сказал Картер, крепче обняв Бет. – Но почему именно старые мастера? – спросил Картер. Теперь он увидел, что плащ Хойта имеет странный серо-зеленый оттенок.
– Все мои приятели покупают дорогие картины, новые картины, а цены скачут вверх. Значит, я тоже так могу, но мне бы хотелось купить что-то такое, что потом и продать можно было подороже.
– То есть вы полагаете, – сказал Картер, взглянув на рисунки на столе, – что эти работы как раз такие?
– Так мне говорит Бет, – ответил блондин, обнажив в улыбке белоснежные крупные зубы. – Неплохое вложение денег.
Картер вдруг догадался, из чего сшит плащ Хойта.
– Это шкура какой-то ящерицы?
– Почти. Крокодила.
– Весь плащ, целиком?
Картер видел ремни из крокодиловой кожи, ремешки для часов, бумажники. Но плащ до пят?
– Ага. Суматранский крокодил.
– Никогда не видел ничего подобного, – признался Картер.
– Этот плащ стоит столько, что вы, пожалуй, больше никогда и не увидите такого.
Хойт перевел взгляд на Бет. Похоже, хотел посмотреть, подействовало ли на нее очередное свидетельство его богатства.
Но Бет держалась невозмутимо. Она каждый день имела дело с людьми, у которых денег было столько, что они не знали, куда их девать. Картер знал, что чужие капиталы давно перестали производить на Бет какое-либо впечатление.
