допрашивать.
Ухмыляясь, капитан сделал короткий жест большим пальцем. Стражник, который держал Шадамера, влепил ему такую затрещину, что рана у него над бровью снова открылась и из нее хлынула кровь.
– Ну вот, господин мой, – вполголоса проговорила Алиса, когда стражник повел их прочь, – нас только что арестовал за убийство убийца. И как мы будем выпутываться из этой передряги?
– Из прошлой передряги нас вытащил я, милая, – сказал Шадамер, ухмыляясь окровавленными губами. – Теперь твой черед.
Тюремные камеры располагались под штабом гарнизона, массивным каменным строением, окруженным высокими стенами, внутри которых находились казармы, стойла для лошадей, здание штаба и учебный плац. Освещенная факелами, трещавшими в железных подставках, подземная тюрьма вмещала также и «камеры для допросов», в изобилии оснащенные самыми разнообразными пыточными инструментами, а в соседнем помещении располагался морг.
– Весьма предусмотрительно, – похвалил Шадамер. В тесной холодной комнатушке на каменной плите покоилось тело брата Юльена. Его еще не обмыли. На нем до сих пор было коричневое одеяние, в котором его убили. Крови почти не было, с профессиональным интересом отметила Алиса. Рана, в точности такая, как описал Шадамер – небольшая, проникающая в самое сердце, – не могла вызвать сильное кровотечение. Лицо Юльена заливала восковая бледность, губы и ногти на руках уже начали синеть. Широко раскрытые глаза смотрели в потолок. На лице застыло выражение смертельного ужаса.
– Остановитесь! – приказал Шадамер, когда его проводили мимо морга.
В голосе Шадамера было что-то такое, что стражники по его команде остановились не раздумывая. Он отошел от них и встал, впившись взглядом в тело друга.
– Прости, Юльен, это я во всем виноват, – тихо проговорил Шадамер. – Прости меня. – Затем добавил великодушно: – Отлично, господа. Можете продолжать.
Сообразив, что они только что подчинились приказу пленника, стражники принялись виновато оглядываться по сторонам – не заметил ли капитан, – затем быстро схватили Шадамера и погнали его прочь.
Камеры располагались по обеим сторонам длинного и узкого темного коридора. На вбитом в стену крюке висели массивные железные ключи. Капитан снял связку с крюка и взял из подставки факел, чтобы осветить дорогу.
– В камеру в конце коридора, – приказал он.
В коридоре какой-то крестьянин большой метлой выметал из одной камеры груду вонючей соломы. Зловоние стояло невыносимое.
Все остальные камеры пустовали. В тюрьме царила зловещая тишина. Кроме журчания воды, Алиса не слышала ни звука. Она принялась гадать, что это такое, когда пол внезапно ушел у нее из-под ног.
Алиса в смятении вскрикнула. Потеряв равновесие, она балансировала на краю зияющей пропасти, до смерти перепуганная, что упадет. Стражники позволили ей так покачаться, потом вытащили обратно, грубо хохоча над ее испугом. Внизу, черный и вздутый, несся стремительный поток. Сточные воды, судя по запаху. Мимо нее пробрел крестьянин, высыпал в канаву охапку мусора, которую тащил. Потом потянул за веревку, свисавшую с потолка, и Алиса увидела, что веревка привязана к деревянной двери в полу. Дверь открылась.
– С другой стороны там решетка, – сообщил капитан. – Просто на всякий случай – чтобы вы не думали, что отсюда можно сбежать.
Стражники пихнули Алису вперед. Ее шаги по деревянному полу отозвались глухим эхом. Она прошла мимо камеры, занятой дворфом – темноглазым, суровым, неряшливым, растрепанным и грязным. Он был закован в кандалы по рукам и ногам, а от оков шли цепи к каменным стенам, и когда арестованные проходили мимо него, он злобно зыркнул в их сторону. В ответ на вежливое приветствие, произнесенное Шадамером по-дворфски, он лишь сделал грубый жест закованной рукой.
Стражники втолкнули Алису с Шадамером в одну клетку, поставили их к стене и замкнули кандалы на их запястьях и щиколотках. Капитан с одобрением наблюдал за тем, как его подчиненные закрывают кандалы ключами, которые потом отдали ему. Затем он с грохотом захлопнул решетчатую дверь камеры и запер ее.
– Я требую… – – начал было Шадамер, но требовать уже было не у кого. Капитан ушел, забрав с собой факел.
В камере было темно, как в могиле. Алиса не различала даже силуэт Шадамера, хотя он был прикован к стене всего в нескольких футах от нее.
– Шадамер? – произнесла она негромко, чтобы услышать его голос.
– Я здесь, – отозвался он. Немного помолчал, потом тихо спросил: – Ты видела лицо брата Юльена, Алиса?
– Да, видела. – Алиса решила, что лучше всего быть бесстрастной. Шадамер не одобрит слюнявого сочувствия. – Выражение его лица совпадает с описаниями жертв врикилей. Не вини себя. Ты ничем не смог бы ему помочь. Ты же сам сказал, что не можешь сражаться с врикилем.
– Особенно когда я прикован к стене. – Голос в темноте был исполнен горечи. Он досадливо звякнул кандалами.
– Ни разу еще не видела, чтобы ты признал себя пораженным, – сказала она. Ее руки были прикованы к стене короткими цепями по обеим сторонам от головы. Она попыталась повернуть голову так, чтобы можно было дотянуться до тугого узла волос – Пожалуй, это даже трогательно.
– Надеюсь, ты не переменишь своего мнения, когда здесь появятся врикили. Что ты делаешь? – Он не мог ее видеть, но слышал позвякивание цепей в темноте.
– Ты же сам сказал, что теперь мой черед вытаскивать нас из передряги, – сказала она, не прекращая своих попыток. – Я спрятала в косе флакон с землей. У тебя есть отмычка?
– Вот видишь, все-таки я взял тебя с собой ради твоих рыжих волос! – заявил Шадамер. – Да, у меня есть отмычка, только мне ее не достать.
