полуденный час свою сень, а по-весеннему бурные воды утихают, превращаясь в прозрачные пруды и ленивую зыбь, Долл – теперь уже не Дырявые Руки – вернулся домой по свежескошенному полю вместе с высоким мужчиной, на чьей нелепой одежде даже в такую жару не было пятен пота. Гори узнал Долла в тот же миг, как тот вышел из рощи, но мужчина в безупречной белой рубахе и с мечом был ему незнаком. Братья Долла остолбенели, точно громом пораженные, глядя на приближающегося брата, который двигался с грацией человека, не спотыкающегося даже на самой неровной дороге.
В тот вечер, в мягких неспешных сумерках, Фелис рассказал всем об отваге Долла, о магии вырезанного им ножа, о его обетах и о том, что должен вернуться обратно.
– Тогда… наверное, это тоже ваше, – сказала младшая девочка, Юлия.
Она вытащила из-за корсажа небольшой деревянный кружок с вырезанными на нем розовыми лепестками и протянула гостю. Долл различил в ее голосе слезы.
Фелис покачал головой.
– Нет, малышка. Когда я вырезал цветы, то думал о своих далеких сестрах. Если в нем живет магия, пусть она будет твоей.
Он коснулся теплого дерева пальцем. В воздухе мгновенно разлился аромат роз, который долго не хотел рассеиваться. Личико девочки озарила радость, она еще раз понюхала круг и спрятала его обратно под корсаж.
– Он что, и вправду вас спас? – спросил старший брат Долла.
– Я поскользнулся и упал, – сказал Долл.
– В самый подходящий момент, – заметил Фелис и одним мановением руки заглушил поток насмешек, которым было с готовностью разразились братья Долла. – Я надеюсь, что он пойдет со мной, поможет собрать остальные вещицы, которые я должен найти, прежде чем вернуться к службе.
– Но… – Гори Высокий в полумраке пригляделся к своему сыну и к Фелису. – Если он не тот мальчишка, каким был…
– Значит, ему пора уходить, – сказал Фелис. Он повернулся к Доллу. – Конечно, если ты хочешь.
Он был дома, но ни тумаков, ни насмешек не было; он вернулся победителем. Если он останется, то всю жизнь будет жить этими воспоминаниями. Рассказывать истории, показывать шрамы. Если уйдет, то на этот раз за такими приключениями, какие бывают только у паладинов. Теперь он знал о настоящих приключениях куда больше, чем раньше… и в его душе не осталось горечи и обиды. Все было за то, чтобы он ушел, и ничто его не держало.
Вечерний ветер взметнул пыль, разом всколыхнув все знакомые домашние запахи. Юлия подошла к нему сзади совсем близко – он чувствовал аромат роз от деревянного кружка у нее под корсажем. Но все перекрывал запах ручья, деревьев – неуловимый дух далеких краев, которые он лишь начал для себя открывать.
– Я пойду с тобой, – сказал он Фелису, как равный равному. А потом, обращаясь к своей семье, добавил: – И в один прекрасный день я снова вернусь домой, с подарками для всех вас.
Андрэ Нортон – Дочь земли
(«Колдовской мир»)
Мерет вздохнула полной грудью. Ветры, властвовавшие здесь, до сих пор веяли морозцем, хотя эта ложбина была надежно укрыта между горными склонами, которые ее образовывали. Мерет поплотнее закуталась в тяжелый плащ и скрепила его на горле застежкой, прежде чем достать экспериментальный дальновизор чародея Резера. Она не переставала поражаться его способности приближать к ней то, что на самом деле находилось очень далеко.
Эх, и почему только в дни нашествия такого не было! Похоже, подумалось ей, нынешние умы не чета прежним. Науки, едва основанные и давно забытые, неуклонно обогащались с каждым новым рассветом. Словно теперь, когда необходимость постоянно быть начеку отпала, рухнула какая-то преграда и началось возрождение образования. Мерет, разумеется, не утверждала, что в Эсткарпе и ее родном Высоком Халлаке наступил золотой век. Нет, когда Врата, известные или тайные, собрали свою жатву со множества дальних миров, чтобы населить этот – Эсткарп, Арвон, Высокий Халлак, Карстен, Эскор, – зло проникло в него вместе с добром.
Давно в прошлом остались Врата, но хотя силы Тьмы больше не властвовали здесь безраздельно, они не сложили оружие до конца. У нее за спиной в почти отремонтированных стенах Лормта больше двух десятков ученых корпели над исследованиями, готовые ястребами наброситься на малейшие признаки древнего зла, грозившего вновь поднять голову. Башни, разрушенные Пляской Гор, уже почти восстановили. Но древние потайные подземелья этих освещенных веками сокровищниц знаний неожиданно вскрылись, и немногочисленные тогда исследователи-затворники начали изучать их. С тех пор сюда стеклось немало высокомудрых. Теперь усилия добрых трех четвертей обитателей Лормта были направлены на эти исследования и даже принесли некоторые плоды.
Она снова подняла дальновизор, поднесла его к правому глазу и направила на подножие склона. Там ей показалось какое-то движение, а в этом почти обезлюдевшем краю это могло предвещать появление путника – одного из тех, что пытались отыскать кого-нибудь из разбросанных войной родных, разведчика разбойников или просто бездомного бродягу.
Глядя в свое новое приспособление, Мерет различила четкую картинку. То, что привлекло ее взгляд, оказалось худющей крестьянкой, одетой в совершеннейшие лохмотья. Это была та самая пастушка, которую она накануне видела с крошечным стадом замызганных овец. Наметанный за многие годы торговли глаз женщины мигом определил, что эти тощие пятнистые создания никуда не годятся. На такую выцветшую клочковатую шерсть агенты со складов Ферндола и не взглянули бы.
Вот девчонка обогнула скалу и споткнулась о камень, как будто была не в силах стоять прямо. Мерет, опираясь на высокий посох, поднялась на ноги, заткнула дальновизор за пояс и зашагала по склону холма вниз. Она не могла ошибиться – на худом лице застыло выражение животного ужаса.
Немая от рождения, Мерет не могла окликнуть девчонку; не обладала она и древним даром мысленного прикосновения. Внезапно ее нога ступила на что-то скользкое в пробивающейся траве, и она вонзила посох в землю как раз вовремя, чтобы удержаться на ногах.
Пастушка вскинула голову и взглянула прямо на Мерет; ее черты все так же искажал ужас. Она вскрикнула и, шатаясь, побежала от скалы прочь, но не к Мерет, а в другую сторону.
