— Я? При чем же здесь я?.. Он пришел из другой школы… Раньше наша школа была женской. Мы не можем следить за всеми учащимися. Мало ли чем они занимаются вне школы…
— Вы напрасно испугались. Вам ничто не грозит. А если и придется отвечать, то только на вопросы матери. Вряд ли вам удастся избежать такого разговора — тем более что вы знакомы. Видите, как в жизни бывает! Знакомство наше началось с уголовного дела и заканчивается оно опять же уголовным делом. Странно, не правда ли?
— Не понимаю, что это за намек? — побледнев, но вызывающе спросила Марина Федотовна. По всему было видно, что она приготовилась защищаться.
— Никакого намека, — спокойно ответил Константин Семенович. — То, что случилось с Уваровым, — результат плохой воспитательной работы, и только. Для вас образец воспитателя — Маслова, которая, насколько мне уже известно, запугивает и дрессирует детей, затем — Лизунова… А Сутырин — полусумасшедший, Чичерова — только дерзкая женщина… Думаю, что слепое отношение к делу, к людям — тоже причина уголовных дел.
Марина Федотовна набрала в легкие воздуха, но ответить ей не удалось. В дверь постучали, и вошла Мария Васильевна:
— Константин Семенович, я собралась уходить… Уже время. Я вам больше не нужна?
— Нет, нет! Пожалуйста, идите!
— Мария Васильевна, я тоже ухожу! — вдруг заторопилась Марина Федотовна. — Подождите минутку…
— Нет. Извините, но я очень спешу… И нам не по пути! — покраснев, пробормотала секретарь и вышла из комнаты.
Молча вылезла Марина Федотовна из-за стола и, не прощаясь, направилась к двери. Здесь она остановилась, словно в раздумье; постояв так немного, она снова вернулась к столу, открыла боковой ящик, достала туфли, завернула их в газету и ушла с гордо поднятой головой. Дверь осталась открытой.
Константин Семенович с невольным любопытством следил за директрисой. Даже подошел к окну и провожал глазами до тех пор, пока она, выйдя из школы, не скрылась за поворотом.
— Ушла! — раздался в канцелярии голос Ксении Федоровны. — Просто не верится. Совсем ушла!
— Ушла… — как эхо отозвался Константин Семенович и вдруг улыбнулся: — А знаете, она дала вам хорошую характеристику…
— Шутки в сторону! — воскликнула учительница. — Она ненавидит меня. Уж я-то знаю! Знаю даже, с каких пор. В прошлом году я отказалась кое-кому исправить отметки по дарвинизму.
50. 'Нитроглицериновая' новость
Дверь открыл сам Виталий Павлович. На нем была расстегнутая голубая пижама, из-под которой свисали спущенные подтяжки. На ногах мягкие домашние туфли.
— Извините, я думал, жена вернулась, — с виноватой улыбкой сказал он, придерживая сползающие штаны и пятясь к открытой двери. — Вы директор школы?
— Да.
— Одну минутку. Я сейчас. Да вы проходите, — говорил он уже из комнаты.
Пока Константин Семенович снимал и вешал шляпу, поправлял волосы, Виталий Павлович успел надеть подтяжки и застегнуть пижаму.
— Пройдемте ко мне, — пригласил он, появляясь в дверях. — Дома никого нет. Я один.
В кабинете было накурено. Лампа под зеленым абажуром освещала на столе бумаги, чертежи, открытые книги…
— Очень хорошо, что вы пришли. Кажется, товарищ Горюнов?.. Как ваше имя?
— Константин Семенович.
— Прекрасно. Присаживайтесь, пожалуйста. Насколько мне известно, вы недавно назначены?
— Да, недавно… Сегодня подписали приемо-сдаточный акт.
— Итак! Чем могу служить?
— Я пришел поговорить о вашем сыне… И хочу упрекнуть вас, как отца. Вы мало занимались его воспитанием.
— Справедливый упрек. Мало. Очень мало! Не хватает времени. Всё передоверил жене. Но почему вы сделали такой вывод? Вы же только-только…
— Я говорил с ним сегодня…
— Ну и что же?
— Разговор был большой, откровенный, и, должен признаться, я до сих пор еще полностью не разобрался…
— Он вас ошеломил? Это он может. Бывают у него такие заскоки. Завихрение в мозгах. Но я думаю, что это пустяки. От возраста. Фрондирует. Со временем пройдет и всё встанет на свое место. Он неглупый мальчишка, Но чем же он вас всё-таки поразил?
— Он начитался Оскара Уайльда и взял себе за образец… — начал Константин Семенович и замялся.
— Да? Извините, давно читал Уайльда… Теперь уж и не помню ничего, — признался Уваров, и снова на губах его появилась виноватая улыбка. — Оскар Уайльд? Надо будет посмотреть. Ну что ж, Уайльд — это не очень хорошо, но и не так уж страшно. Не правда ли?
— Как сказать, Виталий Павлович, — осторожно возразил Горюнов. — Мы получили в наследство столько всего, что не сразу определишь, что и как влияет… Например, очень странное, дурное представление у вашего сына о жизни, красоте, как таковой, безусловно исходит от Уайльда. Аристократизм…
— Он считает себя аристократом? — нахмурившись, спросил Уваров.
— Нет. Дело не в этом… Вашему сыну уже семнадцать лет…
Константин Семенович чувствовал, что не может прямо сказать о преступлении сына. Вдобавок нужно было очень и очень считаться с тем, что толстый и рыхлый Виталий Павлович имеет, наверное, больное сердце. Надо было хоть с этой стороны обезопасить его. И вдруг Горюнова осенило…
— На днях приятель рассказал мне случай… — не очень кстати начал он. — В ресторан пришел один уже немолодой человек. Занял столик в сторонке и стал кого-то ждать. Приятель мой почему-то обратил на него внимание, — кажется, потому, что видел его портрет в журнале… Через несколько минут человек вдруг откинулся на спинку стула и замер в неестественной позе. Заподозрив неладное, приятель подошел к нему. Человек был без сознания… Тогда приятель громко, так, чтобы перекрыть шум, обратился к залу и спросил, нет ли у кого-нибудь с собой нитроглицерина… И вот, представьте себе, у подавляющего большинства пожилых мужчин оказался нитроглицерин! Но было уже поздно. Человека не удалось спасти. Меня поразило в этом рассказе количество бутылочек с лекарством. Вы тоже носите с собою нитроглицерин?
— Нет! — со смехом ответил Виталий Павлович. — Пока что не могу пожаловаться на сердце. Стучит нормально.
У Константина Семеновича, как говорится, гора свалилась с плеч. Теперь можно было смелее начинать прямой разговор.
— Тем лучше! Дело в том, что я должен сообщить вам очень неприятную новость…
— Нитроглицериновую новость?
— Ваш сын в угрозыске.
— Что?.. Дальше. Говорите прямо…
— Он связался с воровской компанией и через них доставал советские документы для одного иностранного моряка… В обмен на заграничные безделушки — галстуки, зажигалки, носки… Кроме того, ему обещали устроить путешествие… Он собирался уехать за границу.
— Не может быть! — вскочил с кресла Уваров.
— К сожалению, так оно и есть.
— Подождите… Что же это такое?.. — с трудом проговорил Виталий Павлович, проводя рукой по
