46. Матери
— Константин Семенович, к вам пришли три мамаши, — не глядя директору в глаза, сообщила секретарь.
— Так в чем же дело?
— Я не знаю ваших приемных часов…
— Мои приемные часы, когда я нахожусь в школе.
— Хорошо. Теперь я буду знать. Значит, они могут войти?
— Ну конечно.
— Все сразу?
— А это как им будет угодно. Лучше, конечно, все сразу, — сказал Горюнов, распахивая дверь.
В канцелярии стояли три очень разно одетые женщины. Две из них застенчиво, но с любопытством посмотрели на директора, а третья — высокая, с ярко накрашенными губами и целой копной рыжих крашеных волос — при появлении Горюнова скорчила презрительную гримасу.
— Здравствуйте, товарищи родители! Очень хорошо, что пришли в школу без приглашения. Пожалуйста, проходите… Садитесь, кому где нравится, — приветливо говорил Константин Семенович, пододвигая стулья к своему столу. — Чем могу быть полезен?
— Товарищ директор, нам сказали, что вы отменили второгодников, и вот мы хотели бы выяснить, на каком основании? — слегка прищурив подведенные глаза, спросила высокая женщина.
— Вы делегация? — обратился Константин Семенович к двум молчавшим.
— Какая делегация! Мы каждая сама по себе…
— Но если, товарищ… не знаю вашей фамилии…
— Моя фамилия Каткова, — еще больше прищуриваясь, вызывающе сказала первая. — А эти, сколько я знаю, Седова и Маркина.
— Прекрасно! Значит, товарищ Каткова, вы говорите только от своего имени?
— Я говорю насчет моего собственного ребенка.
— Зачем же тогда вы говорите о себе во множественном числе? «Мы хотим, нам сказали»… Кстати, кто вам сказал о второгодничестве?
— Сын.
— Интересно! Откуда он узнал?.. Ну, хорошо. Продолжайте, пожалуйста!
Вежливый тон директора несколько обескуражил Каткову. Она пришла в школу с намерением требовать, навести порядок, «дать бой», но ничего не получалось. Для боя нужен противник, а его не оказалось.
— А что продолжать? Второгодников вы на самом деле отменили?
— Не совсем… И не второгодников, а второгодничество. Не отменили, а собираемся изжить. Если ученик долго не ходил в школу по болезни, то мы, конечно, разрешим ему учиться второй год. Могут быть и другие уважительные причины…
— А что значит «разрешим»?
— Разрешим в виде исключения. Вы хотите, чтобы ваш ребенок был оставлен на второй год?
— Да.
— В каком классе?
— В пятом.
— Он много болел?
— Он у меня совершенно здоровый.
— Почему же он остался на второй год?
— Почему, почему? Что вы, не знаете, почему оставляют… Нахватал много двоек, вот и оставили. Учился плохо.
— А почему он плохо учился?
— Откуда я могу знать? Об этом надо спросить учителей!
— Вы же всё-таки мать.
— Ну так что! Вы же его учили, а не я. За то вам и деньги платят. Удивительное дело! Сами двойки ставят, сами на второй год оставили, а я виновата!
— Вас, я вижу, не очень беспокоит успеваемость сына? — холодно спросил Горюнов.
— Не один он плохо учится!
С огорчением посмотрел Константин Семенович на Каткову и вздохнул. Предстоял утомительный, неприятный разговор, и нужно было набраться терпения. Он сразу догадался, чем вызвано такое отношение матери к второгодничеству сына. Она получала за него пенсию и будет получать до окончания мальчиком школы.
— Верно. Не один. А что в этом удивительного? Если ребенок может сидеть по два года в каждом классе, зачем же ему стараться? Ну, а чего же всё-таки вы хотите от меня?
— Я уже сказала: я хочу, чтобы он остался на второй год.
— Хорошо. Напишите заявление. Педагогический совет решит. Но предупреждаю, если ему разрешат, вам придется платить.
— Платить? За что? — удивилась Каткова.
— За второй год обучения, — невозмутимо ответил Константин Семенович — Сумма? Я не помню точно… Четыреста с чем-то рублей.
— Новое дело! — всплеснула руками Каткова. Грудь ее бурно вздымалась, по лицу пошли красные пятна. — Да что вы такое выдумываете! Нет, вы что-то не то! У нас же учение обязательное и бесплатное! Я тоже ученая… слава богу, семилетку кончала!
— Очень рад за вас, — терпеливо сказал Константин Семенович.
— Да как у вас язык повернулся!.. Конституцию надо читать, товарищ директор.
— Конституцию мне приходилось читать, — всё так же невозмутимо продолжал Горюнов. — Действительно, государство берет на себя оплату ученья вашего сына в течение семи лет… но по одному году в каждом классе. По одному! И в прошлом году он учился бесплатно. Но ведь он будет учиться второй год. На это нам средства не отпущены.
— Вы слышали? — сердито смеясь, обратилась Каткова к женщинам. — Вы слышали, что он говорит? Мой сын просидел два года в четвертом, два года в третьем, и никто никогда не требовал ни копейки. Да разве он один?
— Вы напрасно ссылаетесь на прошлые годы, — спокойно возразил Константин Семенович. — Ошибки есть и у нас, но их надо исправлять. Если вам всё равно, что ваш сын не желает учиться, лодырничает, то мы не станем это поощрять. Разбазаривать средства нам никто не разрешит.
— Что значит «разбазаривать»? Вы считаете, что в других школах разбазаривают? Это что, во всех школах такой порядок?
— О всех школах я ничего вам сказать не могу.
— Нет уж! — решительно заговорила Каткова. — Ничего у вас не выйдет! Мы не позволим…
— Опять вы говорите во множественном числе, — иронически заметил Константин Семенович. — «Мы!» Кто «мы»?
— Я платить не буду!
— Вот это другой разговор. Но платить вы обязательно будете. Придется платить.
— Посмотрим!
— Хорошо, посмотрим.
Каткова усмехнулась, сложила руки на коленях и поджала крашеные губы, но не успел Константин Семенович обратиться ко второй матери, как она опять заговорила:
— Интересно! А если я не заплачу, вы исключите сына?
— С какой стати! Сын за родителей не должен отвечать.
— А как же вы хотите получить с меня деньги?
— Я думаю, что по месту работы или через собес, — спокойно ответил директор. — Но думаю, что до этого не дойдет. Вы разумная женщина и в конце концов поймете, что неправы. Со второгодничеством
