подбодрил ее Петров.
«Я надеюсь, товарищ Виноградова, что Вы сумеете передать опыт другим ткачам, научите их работать так, как работаете Вы. Желаю Вам успеха и надеюсь, что, совершенствуя свои методы работы, Вы в недалеком будущем добьетесь мирового рекорда обслуживания ткацких автоматических станков.
Народный комиссар легкой
промышленности М. Е. Любимов».
Дуся сложила письмо и обратилась к Стаханову:
- Я прочла о тебе в газетах. И сразу подумала: «Стаханов добился мирового рекорда на отбойном молотке, может быть, и я смогу дать больше тканей?» В наш цех стали приезжать ткачи из Иванова, Закавказья, Барнаула, посмотреть, как мы управляемся с семьюдесятью станками. Присмотрелись и мы сами к своей работе и увидели, что у станков есть еще некоторые резервы. Пришла к Марусе и говорю: «Пойдем к директору фабрики и скажем, что берем сто станков». Пришли к нему, а он нам:
«Что вы, девицы! Хорошо ли подумали?»
«Продумали, рассчитали. Если вы распорядитесь, чтобы все станки исправили да отрегулировали, чтобы самоостановы четко работали и были подсобные материалы, мы справимся».
«Все, что вам надо, сделаю и дам девяносто четыре станка».
«Нет, сто. На меньшее не согласны», - стояли мы с Машей на своем. И вот 25 сентября на конференции меланжистов в Иванове я сообщаю, что мы с 1 октября переходим работать на сто станков. Об этом написала и нашему наркому, пообещала работать по-стахановски, учить других ткачих и вовлечь всех прядильщиц в соревнование.
- 1 октября в первую смену вышла я, - перебила подругу Мария Виноградова. - А Дуся пришла посмотреть, как мне работается. Хожу по цеху, точно выполняю маршрут и успеваю следить за всеми станками. Все идет гладко. И так до конца смены. В общем, смена прошла хорошо.
- Я сменила Марусю, тоже работаю спокойно. Даже выкраиваю время на уборку. К концу смены подсчитывав результаты: 1085 метров молескина, брака нет. На станко-час норма 146 сантиметров, а у меня получилось 155. Товарищи стали поздравлять. Пришла домой. Мама подала ужин и спрашивает: «Как станки шли?» - «Хорошо! Если и дальше будем так работать, красота».
- А потом вызвали нас, стахановок с текстильных фабрик, в Москву в Совнарком, принимал нас секретарь ЦК ВКП(б) товарищ Андреев. Расспрашивал, как помогает технический персонал. Становится ли наше движение массовым.
А в конце беседы спросил: «Наверное, сильно устаете от такой работы?» - «Конечно, - отвечаю, - работать не на печке лежать, но мы с Марусей вечером еще на танцы бегаем». А еще интересовался, как мы живем.
Мы зарабатываем больше инженеров, и квартиры нам с Машей дали хорошие, новые. Хорошо живем! - Дуся замолчала.
- Я вот сегодня слушал Александра Бусыгина, Петра Кривоноса, Николая Сметанина и тебя, Дуся, - медленно, словно размышляя, заговорил Алексей Стаханов. - Думаю, до чего же мы в хорошее время живем. Бусыгин, как и я, из крестьян-бедняков, вы, девчата, и Николай Сметанин из простых рабочих, и вот смотрите, как нам партия и правительство руку подали. У всех заработки хорошие, всем новые квартиры дали, в гости на праздник пригласили. Разве могло быть такое, если бы не Советская власть? Приеду на шахту, буду работать как зверь и других учить стану. Весь секрет наших результатов - хорошо отлаженный паровоз, станки или отбойный молоток. Это раз. Отличное знание своего дела - это два. Исамое главное - уплотнение рабочего времени - три. - Алексей, словно ожидая возражения, посмотрел на женщин, на Дюканова и, заметив насмешливую улыбку Петрова, спросил: - А что, Костя, разве не так?
- Так-то так. Но и о другом подумай! Стал бы ты для кулака или для хозяина шахты четырнадцать норм уголька рубать? Никто бы из нас и не подумал. Вот я и считаю, что все стахановские выводы верны только для нашего, социалистического государства. Когда прибавочная стоимость - результат его труда - идет на благо социалистического общества и частично достается рабочему. Ну ладно, мужики, мы девчат совсем замучили. - Петров встал. - Пошли узнаем, какие планы у организаторов. Выяснилось, что они могут немного побродить по Москве.
- Я здесь уже третий раз, - безаппеляционным тоном сказала Дуся, - поэтому я вас поведу и покажу самое интересное.
Все охотно согласились. Стахановцы вышли к Охотному ряду, полюбовались недавно выстроенной гостиницей «Москва», Домом Совнаркома.
- Пошли посмотрим Большой театр, - предложила Дуся.
Возражений не было.
- Я в Москву приезжал, когда в ЦК вызывали, - сказал Петров, - два дня пробыл, и так получилось, что ничего не посмотрел, совсем времени не было, а какая наша столица красивая.
Действительно, Москва была хороша. Той яркой торжественной красотой, которая всегда бывает перед праздником. Здания, убранные гирляндами разноцветных лампочек, лозунгами, плакатами, портретами членов правительства, фотографиями знатных людей. Свежий ветерок быстро гнал облака, колыхал флаги, раскачивал гирлянды. Казалось, что все: и на небе и на земле, - несется в едином стремительном радостном порыве...
Вечером стахановцы собрались в Большом театре на торжественном заседании, посвященном восемнадцатой годовщине Великого Октября. Залитый светом зал с позолотой, расписанным потолком и красными бархатными креслами поражал своим великолепием. Огромная люстра со множеством переливающихся подвесок сияла, спускаясь с потолка, и придавала залу еще большую праздничность и торжественность.
- Красота какая! - восхищалась Дуся. - Прямо как солнце горит.
- А у нас под землей свое солнце есть, - серьезно сказал Петров, - и свет от него поярче будет, чем этот, - Он кивнул на сверкающую люстру.
- Что же это такое? - Дуся широко раскрыла свои и без того большие глаза.
- Уголь, Дусенька. Уголь, дорогая. Ты не смотри, что он черный - от него на земле и свет и тепло. Недаром его так и называют «солнце под землей», - пояснил Костя.
Прозвучал звонок, и Стаханова с товарищами пригласили в первый ряд партера. Заседание началось. Делал доклад Михаил Иванович Калинин.
Стаханов внимательно слушал «всесоюзного старосту». Он никогда раньше не видел Калинина, да еще так близко, как сейчас. Его седая бородка, круглые очки в тонкой металлической оправе, скромный костюм были знакомы Алексею по фотографиям и портретам. Но все это не могло передать мудрого и доброжелательного взгляда Калинина, его негромкого ровного голоса, который произносил такие важные и в то же время простые слова. - Задача партии и всех трудящихся Советского Союза - всемерно поддерживать и развивать стахановское движение, - говорил он. - Огромную помощь этому движению могут оказать инженеры, техники, организаторы производства. Результаты стахановского движения могут опрокинуть самые смелые ожидания.
Стаханова охватило сложное чувство гордости, смешанной со смущением. Ему было очень приятно и в то же время неловко, что именно его рекорд положил начало огромному трудовому порыву, охватившему всю страну. Неловко потому, что это движение носит его скромное имя и об этом говорили здесь, в Большом театре, перед такими замечательными людьми.
Алексей Григорьевич оглянулся: все слушали доклад, что-то писали.
Заседание кончилось поздно, но беседы продолжались и в гостинице до глубокой ночи.
Утром его разбудили товарищи - надо было торопиться, чтобы не опоздать на Красную площадь.
Военный парад на Красной площади и демонстрация москвичей произвели на Стаханова сильное впечатление. Позже в своей книге он писал:
«Начался парад. Сначала пошли московские военные школы и академии. Народ отборный, стройный и красивый. За ними следуют разные роды войск: пехота, артиллерия и кавалерия. Какая лихая конница, какие красавцы скакуны... А потом пошли танки, поползли по площади целые крепости из брони. А в небе авиация. Бомбардировщики несутся с шумом и ревом. Мелькают, точно птицы, легкие истребители, со свистом и жужжанием. То задерешь голову, то опустишь ее. Я стою и восхищаюсь...
За войсками под звуки оркестров хлынули демонстранты. Казалось, вся Москва вышла на Красную
