только и слышишь: «Давай поговорим попозже, видишь, человек пришел»». А я тебе кто, не человек?
- Человек, человек, да еще не простой, а самый дорогой. Без тебя, Дусенька, не было бы рекорда. Ведь не зря народ говорит: мужик - голова, а баба - шея, куда хочет, туда голову и крутит, - отшучивался Стаханов.
И отходчивая Евдокия Ивановна перестала хмуриться, уж она-то хорошо знала, как загружен ее муж.
Как-то Алексей Григорьевич среди груды писем увидел одно, от которого ему стало особенно тепло на душе. Пришло коллективное письмо, как они его назвали, «официальное приглашение» от земляков из Луговой.
Алексей давно мечтал побывать на родине, встретиться с односельчанами и, главное, повидаться с сестрой Ольгой. Путь из Донбасса в Елец недлинный, но Алексею Григорьевичу он показался бесконечным.
В Ельце ему устроили торжественную встречу, собрался митинг, и Стаханов опять рассказывал о рекордах, о том, как шахтеры стремятся удвоить добычу угля, о том, как изменились, расцвели рабочие поселки на старых шахтах и как отлично оплачивается ударный труд.
Из Ельца знаменитого забойщика с почетом проводили на комфортабельной дрезине до станции Измалково, где митинг возник стихийно.
С трудом Стаханов распрощался с гостеприимными измалковцами - очень не хотели они его отпускать, и отправился в родную деревню. Чем ближе был дом, тем больше волновался Алексей. Здесь ему было все знакомо: каждый пригорок, каждый поворот дороги. Вот там он десятилетним мальчишкой пас телят, здесь распахивал кулацкую землю, а вон и мельница, на которой батрачил несколько лет. Вспомнилась несбывшаяся мечта о коне, и Алексей Григорьевич улыбнулся. Подумалось, зачем ему конь, когда дома у него стоит прекрасный новый автомобиль.
Ехал Алексей долго. Совсем стемнело, когда из-за поворота показалось село. Лишь кое-где огонек горел в окошке, все замерло в спокойном сне. Село казалось таким же, как и было, когда Алексей ушел на шахту. Вот наконец родной дом. Стаханов подошел к окну и постучал так, как всегда стучал, возвращаясь домой после работы. Вспыхнул свет и из широко распахнувшейся двери выскочила Ольга в наспех накинутом на рубашку полушубке.
- Лешенька, родной! - Она повисла на шее у брата и целовала его, смеясь и плача.
У Алексея от волнения перехватило горло, он снова почувствовал себя босоногим пацаном.
- Ладно, Оля, перестань, - хрипловато сказал он, гладя сестру по волосам, - пойдем в дом, а то простудишься.
В сенях его встречал зять Иван Федорович, а вскоре проснулись дети. Алексей не успел толком поговорить с родными, как в дом стали заходить люди. Село словно разом проснулось. Радостная весть мгновенно облетела его. Собрались друзья, знакомые, и каждый хотел знать о жизни Алексея, шахтеров.
Только под утро гости разошлись, вспомнили, что Алексею надо отдохнуть. А ему не спалось. Он лежал с открытыми глазами, думал над вопросами, которые задавала ему односельчане. Если эти вопросы можно было объединить в один, самый главный, то прозвучал бы он так: «Как могло произойти, что недавний батрак стал знаменит на всю страну?» Ответ был коротким, но на удивление четким: «Коммунистическая партия, Советская власть и его труд». Тут же мелькнула мысль: «Почему он, Алексей, до сих пор беспартийный? Ведь он же давно считает себя коммунистом. А примут ли? Не рано ли? Надо учиться».
Алексей еще спал, когда за ним приехали из Ельца. Не успел отдохнуть, собраться с мыслями, поговорить с сестрой, и вот уже надо ехать выступать. «И здесь свободного времени нет, - подумал он, - а что если отказаться?»
- Люди собрались, ждут. Всем хочется со Стахановым встретиться, о рекорде и о шахтерской жизни узнать! - как бы прочитав его мысли, сказал приезжий. - Пошли побыстрее.
Они вышли на улицу, и резкий ветер со снегом, как хлыстом, больно стеганул по лицу. Пока добирались до станции, вьюга разыгралась вовсю. За окнами вагона как одержимые метались белые хлопья, ветер дул не переставая.
В Ельце на станции Алексея дожидалась машина, и через несколько минут он был на месте.
Несмотря на холод, собралось много народу.
- Привет вам, дорогие товарищи, от шахтеров Донбасса! - так начал Стаханов свое выступление.
Дружные аплодисменты были ему ответом. Алексей Григорьевич обстоятельно рассказал о работе, о жизни шахтерской, отвечал на многочисленные вопросы. Домой он опять приехал ночью.
Утром Алексей Григорьевич отправился в сельсовет, где уже собрались жители соседних колхозов. Стаханову рассказали, что колхозники живут в достатке: теперь у каждого своя корова, мелкий скот, хлеба хватает. Работы много, скучать некогда. И вообще теперь в Луговой есть где культурно провести время. Построен Дом колхозника. Кинопередвижка приезжает. И библиотека есть, свежие газеты, журналы всегда прочитать можно. Все это было приятно слушать, и что очень понравилось Стаханову - люди о своей жизни и работе говорили спокойно, с достоинством, уверенные в завтрашнем дне.
Никто не собирался уходить из Луговой на заработки в шахты. А ведь испокон веков так было. Старики еще помнили прежнюю «дореволюционную» шахту «Центральная - Ирмино» и поселок с лачугами и непролазной грязью, где «культурными» центрами были церковь и дом управляющего. Дикое пьянство, поножовщина - вот и все «развлечения».
- Сейчас Ирмино не узнаешь. У нас все есть: магазины, ясли, родильный дом, школа, - рассказывал Стаханов. - А где раньше была рудничная свалка, теперь замечательный парк. С духовым оркестром и танцплощадкой. Центр стал очень красивым: площадь с двумя фонтанами, а кругом цветы. Вообще наш поселок зеленый, всюду деревья, цветы. Дороги все замостили, электричество провели, так что приезжайте - не пожалеете.
Колхозники слушали и одобрительно переглядывались, а председатель колхоза Зибаров, который сам в давние времена уходил на заработки в шахты и рубал уголек обушком, задумчиво сказал:
- Прямо как в сказке, даже не верится.
- Приезжай - поверишь, - рассмеялся Алексей, - а сейчас мне бы хотелось на фермы и конюшни сходить. По лошадям соскучился...
На конном дворе Стаханов удивленно остановился. Кругом дикая грязь и беспорядок. Телеги, на которых не ездили с осени, брошены как попало под открытым небом. Их даже не удосужились вычистить, смазать и закатить под навес. Всюду громоздились смерзшиеся кучи навоза. Алексей хотел что-то сказать своим спутникам, но передумал и молча направился в конюшни. В конце длинного прохода, похожего на коридор, светился керосиновый фонарь, в отдельных стойлах справа и слева похрумкивали сеном лошади. Некоторые перестали жевать и повернули головы к вошедшим.
Стаханов подошел к одному коню, к другому, похлопал по крупу, погладил по шее. Ладони покрылись пылью и конской шерстью. Тогда он внимательно, по-хозяйски осмотрел лошадей и быстро вышел. На дворе Алексей закурил и зло бросил председателю:
- Тебя бы, Зибаров, к Ивану Лукичу на полгода, к тому кулаку, у которого я батрачил. Он бы за такую конюшню тебя самого в навозе выкатал. Как же вам не совестно, мужики! Вот ты, Данилыч, конным двором заведуешь, неужто у тебя и в хате кругом навоз?
- Что ты, Григорьич! - усмехнулся старый конюх, сопровождавший гостя и свое начальство. - У нашего Данилыча баба чистюля. В сапогах в хату с улицы не то что Данилыча, но и самого председателя не пускает.
- А как же здесь вы такую грязь развели? Ты же лошадей понимаешь. От сырости и стригун, и мокретница, да и другие болезни заведутся.
- Пока наших лошадок бог миловал, Григорьич, а чистить их всех да обиходить - один я не управляюсь. Кормить кормлю, сена и овса у нас этот год вволю. Видел, какие они сытые?
Зибаров, покраснев, стоял молча, словно весь день пробыл на сорокаградусном морозе. Потом отвел заведующего конным двором в сторону, что-то шепнул ему и вернулся к Стаханову:
- Правильно, что меня носом в навоз ткнул. Виноват я, недоглядел. Давай завтра остальную скотину посмотрим.
