после смерти Елены Сергеевны то же, что и я…
Работа перестала приносить удовольствие, общение — радость. От всего, что составляло смысл нашего дела, осталась только зарплата. И еще. Все так же, как я, глухо ненавидели Троицкого. Почти никто не думал, есть ли основания для сомнений у автора статьи, все злорадствовали из-за беды Троицкого.
Михаил Павлович пробыл у себя около часа. Почти все время разговаривал по телефону. Потом вызвал Ирку, велел ей собрать все газеты и принести ему.
Ирка подошла к начальнику отдела сбыта. Он вырезал заметку, сунул ее в карман. Ирка пошла дальше.
Она всем показывала дыру в газете. Все смеялись. Многие тоже вырезали заметку. Ирка свалила газеты на стул в углу кабинета шефа.
Через некоторое время Троицкий, ссутулясь и втянув голову в плечи, пронесся к выходу и уехал.
Все собрались и пошли толпой обедать, оставив одну Ирку на телефонах. Она выла, но ей пообещали, что после обеда отпустят домой.
Я вышла вместе со всеми и поехала к вам.
Танька примчалась без звонка. Юра впускал ее, когда явился господин Скоробогатов. Он неодобрительно посмотрел на потную, с выпученными глазами Таньку, перевел на меня тот же неодобрительный взгляд. Я поежилась.
Взгляд переместился на Юру. Юра тихо слинял.
Танька неудовольствия не заметила. По-родственному обхватила господина Скоробогатова поперек туловища, потискала, обмусолила ему лицо, оставляя следы оранжевой помады.
Господин Скоробогатов с неожиданным подъемом тоже включился в церемонию приветствия и потискал Таньку, звонко чмокая ее румяное, влажное от пота лицо.
У меня засосало под ложечкой, а Танька, приняв Костины ласки как должное, скинула босоножки и поплыла в гостиную. Костя, не сводя с меня настороженного взгляда, легкими тычками направлял ее движение.
На пороге гостиной он на миг отвлекся. Этого мне хватило. Я наступила Таньке на ногу, она вскинула глаза, я прикусила нижнюю губу, она кивнула. Костя вернул нам свое внимание, мы смотрели в разные стороны.
— Чему обязаны? — вежливо осведомился господин Скоробогатов у гостьи, когда мы расселись в гостиной со стаканами холодного пива. Мы все предпочитаем отечественное пиво. Не потому, что импортное хуже, а потому, что нам нравится «Балтика».
Я пила «первое», Костя и Танька — «шестое».
— Чего это? — не поняла Танька.
— Чему обязаны визитом?
— Это ты спрашиваешь, чего я пришла? — дошло до Таньки. Она неожиданно обиделась:
— Меня-то Ленка позвала, а ты сам-то чего здесь?
— А где ж мне быть? — притворился непонимающим господин Скоробогатов.
— Как где? В «домушке», — прищурилась Танька.
Меня мало волновала их перебранка. Они умели остановиться и не довести разговор до скандала. Я хотела знать, с чем пришла Танька, и хотела знать, что в столь ранний час пригнало в конюшню кормильца. Но выяснять это надлежало с каждым индивидуально.
Парочка переместилась на кухню и начала греметь там, открывая холодильник и зажигая плиту. Ясно, собираются пировать. Плохо, что на кухне. Значит, их застолье затянется за полночь. Позже Костя приволочет гитару, и они будут петь. А мы с Юрой слушать.
Потому что Юре питье не положено, а мне сроду не выпить столько, чтобы их догнать.
Костя пролетел от двери к бару и обратно. Ясно, к холодильнику, водку охладить. Я поплелась на кухню и достигла ее в тот момент, когда они открыли по очередной бутылке пива и Костя спросил:
— Тань, а ты не из-за статьи прибежала?
— Из-за какой?
Ой Танька, ой торговка, голубенькие глазки, святая простота. Знаю, что врет, но верить хочется. А господину Скоробогатову не хочется.
— А ты сегодняшнюю молодежку не читала?
— Нет. Я на рынок до почтальона ухожу и почту вечером забираю.
— Значит, этого не видела?
Костя откуда-то из-под себя извлек газету.
Танька уставилась в то место в газете, где был Костин палец, прочла, шевеля губами.
«Не переигрывай, дуреха! — мысленно взмолилась я. — Если он что-то заподозрит, он меня запрет». :
Но Танька была в образе и неподражаема.
— Ты думаешь, это о Ляльке? — помолчав и поморгав глазами, спросила она, сраженная наповал собственной догадливостью. Ее глаза медленно переходили с Костиного лица на мое и наливались слезами. Сейчас Танька не играла. Она приехала, чтобы пролить эти слезы. Присутствие Кости останавливало ее и заставляло крепиться.
Я села рядом с Танькой. Мы держались за руки и тихо плакали. Костя расстроился. Его глаза беспомощно моргали, уголки губ жалостливо опустились. Он жалел нас, ужасно любил. И не верил ни на грош.
— Значит, это не ты «одна из близких родственниц»? — спросил господин Скоробогатов. Он мучился, не смел на нас взглянуть, но все-таки спросил. Вот характер! Я в очередной раз возгордилась мужем.
— Нет, Костенька, это не я, — честно ответила Танька. — Я и журналистов-то никаких не знаю.
— И не ты? — зачем-то спросил Костя меня. Он явно не рассчитывал на ответ. Я и не ответила.
Мы выпили вкусной холодной водки не чокаясь и поели, молча, с неожиданным аппетитом. И еще выпили. Все молчали и чувствовали себя неловко.
Костя мешал нам и знал это, но какое-то время вредничал. Потом встал:
— Ну ладно, девки, гуляйте одни. Я поеду, имение посмотрю.
Он не выглядел обиженным. Я точно знала: он не обижен. Мой муж — чуткий человек. Он понимает, что сейчас нам с Танькой надо побыть вдвоем.
Мы проводили Костю до дверей. Танька обняла его и ушла. Я заглянула в синие тревожные глаза:
— Приходи ночевать, ладно? Мне без тебя плохо.
Он кивнул и поцеловал меня. Я закрыла за ним дверь и вдруг вспомнила, что он не вызвал машину. Я бросилась к окну, выходящему на подъезд.
Костя садился в свою машину. Значит, он заскочил домой ненадолго и не отпускал Вадима. У него еще есть дела, он приходил просто посмотреть на меня.
Танька мыла посуду. Я взяла полотенце и, встав с ней рядом, начала вытирать.
Когда посуда была расставлена по местам, стол вытерт, а пол подметен, Танька вышла и вернулась со своей сумкой. Она достала пачку сигарет и, показав глазами в сторону коридора, спросила, имея в виду Юру:
— Заложит?
Я отрицательно качнула головой, закрыла дверь, мы сели у раскрытого окна и закурили.
Мы обе были настолько зажаты, что алкоголь не произвел никакого действия.
— Я правда не видела газету утром. Я ее и вообще-то каждый день не читаю. Выписываю по привычке. Чтоб бумага в доме была. Ну так вот. Ларек я открыла в девять. Торговля шла ни шатко ни валко, но не прекращалась. Я на полчаса закрывалась поесть.
Потом еще поторговала. Потом около меня остановились две тетки, начали выбирать мясную гастрономию.
Я таких не люблю. Все перелапают, обхают и если купят, то на копейку. Не покупатели; а, как у нас один парень говорит, экскурсанты.
Я ждала, когда они наиграются, и мысленно кляла их на чем свет стоит, но пока молчала, сдерживалась.
Вдруг тетки разлетелись в разные стороны, а передо мной Миша! Прям как чертик из табакерки! Я его
