— Считай, без малого половина пути, — сказала Лысая.
Воровок сильно поубавилось, и все остальные почувствовали себя свободнее, хотя воровства уже бояться было нечего, продукты, взятые с собой, кончились, курево тоже. Конечно, если из шмотья что утащат — обидно. Надя напросилась вне очереди выносить парашу на пару с высокой красавицей из политических. Очутившись впервые за много дней снаружи, она едва удержалась на ногах от потока свежего воздуха. Высоко в голубом холодном небе раскачивались и шумели верхушки громадных сосен и елей, глядя на них кружилась голова и слегка подташнивало от голода. Вдалеке по платформе сновали люди. Ее напарница, девушка из Прибалтики, сделав несколько шагов, внезапно остановилась и зашаталась. Надя выпустила ручку бачка и кинулась поддержать ее.
Подбежал сопровождающий охранник. — Чего встали?
— Плохо ей, видите? Чуть не упала, — объяснила Надя.
— Зачем пошла? Слабая, не берись, — задергался конвой. «Кажется, зовут ее Бируте», — вспомнила Надя.
— Бируте, может, вернешься?
— Пойду, пойду, постараюсь, — тихо сказала она и взялась за парашу.
— Шагай, давай, без обмороков тут! — прикрикнул конвоир. Надя обернулась к нему:
— Человеком надо быть!
— Человеком надо родиться, — возразила Бируте.
После Котласа заметно похолодало в теплушке, «буржуйка» уже не могла согреть продуваемое со всех сторон помещение. Пришлось вытащить из-под головы валенки. Надевая их, Надя увидела в голенищах с внутренней стороны две маленькие буквы «М. М.», вышитые красными нитками.
«Тетя Маня прислала», с благодарностью подумала она и впервые со времени отъезда из Москвы затосковала по дому. На душе стало тяжко и тошно. Впереди еще семь лет такого существования. И не голод и холод, и даже не тяжелая работа, о которой рассказывали бывалые зечки, пугающе страшны, а вот это вынужденное совместное сожительство таких несовместимых друг с другом людей, обреченных бесконечно долгие годы валяться на одних сплошняках. Рядом, справа, закинув руки за голову, лежала Космополитка, вперив в потолок отсутствующие глаза, а в них тоска зеленая. «Наверное, тоже о доме затосковала», — догадалась Надя и посоветовала:
— Вы бы хоть встали, размялись немного, ослабнете так.
— Не хочу, ноги мерзнут.
Надя вспомнила — на ее ногах новенькие лакированные лодочки и чулки-паутинки со спущенными петлями на правом чулке.
— Что же вы так легко оделись?
— Меня прямо с концерта забрали. Если б знать, валенки с галошами надела на концерт, — невесело пошутила она.
Надя почувствовала, как сердце ее екнуло и заколотилось быстрее: «Концерт! Музыка! Космополитка ходит на концерты! А может быть, и сама причастна к великому? Поет или играет, скажем, на скрипке или рояле».
— И некому принести теплое?
— Нет, — покачала головой Космополитка. — Мама и папа моим маршрутом ушли в тридцать седьмом, а муж — на полгода раньше меня.
«Наверное, как та девочка, Ксана Триумфовская, давно-давно в Малаховке, — вспомнила Надя и, еще не решив окончательно, уже полезла в свой вещмешок, достала дареные Розякой носки и свои школьные ботинки со шнурками.
— Вот, возьмите, у вас нога поменьше моей, с шерстяным носком и будет впору.
Но Космополитка заупрямилась. Не захотела ни в какую.
— Нет-нет, ни за что! С какой стати, тебе самой нужны будут.
— Мне пришлют, у меня мама дома, — горячо убеждала ее Надя.
Все же после долгих споров и увещеваний она одела и носки и ботинки. Лаковые лодочки засунула в сумку.
— Вместо подушки будут, — пошутила повеселевшая Космополитка.
А потом, к великой Надиной досаде, спрыгнула вниз и до ночи торчала со своими политиканшами. А ей так хотелось поговорить с ней, узнать, на каком концерте она была и не пела ли Обухова или Давыдова, а быть может она сама пела или играла? Но Космополитка, вдоволь поболтав со своими, вернулась на нары и укрылась с головой воротником своего пальто, говорить не захотела, сказала только:
— Что-то меня знобит, кажется, я заболела. «Так тебе и надо, нечего было торчать внизу», — подумала обиженная Надя.
Утром на «молебен» Космополитка едва поднялась. Она действительно заболела и к вечеру горела огнем. Уголовный мир взволновался.
— Тиф у нее, — почему-то решили они.
— В натуре тиф! Теперь всех перезаразит, паразитка! — Высадить ее!
— Нечтяк, бабочки! После тифа наголо стригут, теперь все голенькие будете, не мне одной! — злорадствовала Лысая.
— Ты давай чернуху нам не раскидывай. Тебя не от тифа обрили, — ехидно заметила Манька Лошадь.
Жучки загоготали, Лысая пропустила реплику мимо ушей и продолжала:
— Нет, в натуре, сколько знаю их, вечно эти контрики болеют, вся зараза от них и вшивота.
— Особенно сифилюга в четыре креста, — добавила Манька под громовое ржание уголовниц. Многие из них знали злосчастную историю Лысой.
В ночь Космополитке стало совсем худо. Она металась и бредила, призывая в свидетели какого-то Леню. Хваталась горячими руками за Надю и, задыхаясь, твердила:
— Это ложь, говорю тебе, не верь, ложь, подлая клевета, — и внезапно громко вскрикивала.
Надя будила ее, тормоша за плечи. Она ужасно боялась, как бы разбуженные воровки не согнали больную с верхних нар вниз. Потом Космополитка затихла, очнулась и попросила пить. Задача была не из легких. Кипяток наливали в кружки во время' раздачи баланды, и каждый старался выпить горячую бурду поскорей, «согреть душу», так что вряд ли у кого мог остаться кипяток. Кроме того, все спали, а тревожить спящих… Все-таки Надя осторожно слезла вниз, надеясь разыскать хоть полкружки воды. Ближе всех спала, укрывшись с головой, Надежда Марковна. Надя тихонько тронула ее за плечо. Та, не разобрав со сна, в чем дело, завопила во все горло.
— Что ты тут делаешь? Тебе чего надо?
— Вода мне нужна. Соболь воды просит, у нее сильный жар..
— Нет у меня, — пробормотала она и еще плотнее завернулась: в свое пальто.
— Иди сюда, — позвали ее с противоположной стороны. Откуда-то из-под верхних нар вынырнула черная худая монашка и протянула сухой птичьей ручкой кружку с водой.
— Ой, спасибо вам большое! — обрадовалась Надя и перелила в свою посуду.
— Бери Христа ради, — прошептала монашка и опять скрылась в темноте под нары.
Стараясь не расплескать драгоценность, Надя забралась на «свое место и увидела, как рыжая воровка из компании Маньки Лошади, по прозвищу Крыса за свое поразительное сходство с крысой или мышью, тащит у Космополитки из-под головы сумку.
— Ты чего здесь? — крикнула Надя, — А ну махом отсюда!
Проснулась Света:
— Ты чего, Крыса, тут шуруешь, брысь!
Та, ни слова не говоря, быстро скрылась. Космополитка, дробно стуча зубами об алюминиевый край, с жадностью осушила булькающими глотками кружку, тотчас повалилась и заснула. Улеглась, наконец, и Надя, но ненадолго, потревоженная возней над самым ухом, она приоткрыла глаза и опять увидела Крысу. Та держала Космополиткину сумку и тащила из» нее лаковую туфлю. Другую она уже извлекла и прижимала локтем к себе.
Надя вскочила.
— Ты что же это, пакость, делаешь, а? У больного человека воруешь, а?! — накинулась она на Крысу,
