- тем временем вещал с танка вождь всех народов, безжалостно картавя великий русский язык.
В натуре он мало походил на свои фотографии и черно- белые кадры кинохроник. Я бы с удовольствием понаблюдал за торжественным моментом отечественной истории, но Саныч уже развернулся и пошел прочь из толпы, распихивая людей тонкими локтями. Он хотел найти дешевую выпивку, но смутно догадывался, что в городе после революции таковая вряд ли найдется.
- Цигарку дайте, господа, - жалобно попросил Саныч, останавливаясь перед группой матросов. Матросы, все, как один, были в бескозырках и с перетянутыми крест- накрест поперек груди пулеметными лентами.
- Господа все в городе Париже, - беззлобно хохотнул один из них и протянул Санычу недокуренный бычок, - на, батяня. Чего ж ты на старости лет без дома и без работы?
- Инвалид я, - буркнул Саныч, затягиваясь.
- Ничего. Вот, новая власть придет, и до тебя доберется.
Неизвестно, что имел ввиду моряк, но я расценил его заявление по своему и тихо усмехнулся в темном уголке сознания. Да уж. Доберется до всех...
Докурив, Саныс аккуратно затушил окурок в ладони и побрел дальше, громко шаркая ботинками. Толпа не кончалась довольно долго, а когда кончилась, оказалось, что Саныч вышел на небольшой переулок. Здесь стояли повозки, заряженные лошадьми. Кучеры внимательно слушали речь Ленина, хотя досюда слова доносились слабо и обрывками, шикали друг на друга и на лошадей, нервно перестукивающих копытами.
Саныч замер, покусывая ногти на отмороженных пальцах. Где- то недалеко была подпольная лавочка 'Братья Горилкины', где водку продавали дешево и даже в кредит. Решено было направиться туда. Минут пять Саныч сновал по узким улочкам, сторонясь дорог, пока не вышел, наконец, к многоэтажному дому, у основания которого высилась каменная пристройка с дверью. За дверью, можно было предположить, тянулся длинный коридор в подвальные помещения.
'Заберите меня отсюда!' - взмолился я, когда Саныч взялся за ручку двери и обнаружил, что заведение открыто.
'Одну минуту!' - слабо донеслось в ответ.
И в тот момент, когда Саныч ступил на первые ступеньки, я вновь почувствовал, что проваливаюсь в темноту...
2
...тихо потрескивали свечи.
В хоромах было полутемно, сухо и уютно. Слабый свет отбрасывал на белые стены причудливые тени. Сквозь маленькие, узкие оконца пробивались редкие лучики солнца, но их было явно недостаточно. К тому же, кажется, день клонился к вечеру.
Недалече, на широкой лавке сидели два человека и вкушали яства, в изобилии покрывающие стол перед ними. Один, что постарше, был облачен в широкие балахоны с вышитыми узорами на груди и плечах. На голове, чуть съехав на бок, дорогая шапка, увенчанная крестом. Окуная острый нос и не менее острую черную бороду с проблесками седины в чан с вином, человек одновременно пытался разломить одной рукой курицу.
Второй был помоложе, хотя одет не менее броско. Шапки у него не было, а были аккуратные черные волосики, зализанные в разные стороны, отчего голову делил на две части ровный пробор. Молодой хлебал щи, запах которых разлился по хоромам и вызывал у Саныча приступ слюноотделения.
Но Саныч был писцом. Ему не положено вставать из- за своего столика до конца смены. Поэтому сиди и облизывай кончик перышка, терпеливо ожидая, когда царь и сын его закончат обеденную трапезу.
'Как слышно меня? - вновь зашипело и затрескало, - что видишь? Куда попал?'
'Да я еще толком сам не знаю, - ответил я, подумав, - царь какой- то. Положил скипетр и державу на лавочку, сидит и ест'
'И больше ничего не делает?'
'Нет'.
'А Саныч?'
Я прислушался:
'Он браги хочет нажраться. Думает, как бы незаметно вечерком в подвалы спуститься. Кошмар какой- то. Пятьсот лет живет, а уже алкоголик'
'Слушайте, а может, он с самого начала алкоголиком был?'
Несколько секунд я пораженно молчал.
'Кто это?'
'Это я, Яркула. Решил послушать, о чем это вы речь ведете. Разве нельзя?'
'Я же сказал, что гипноз - это сугубо личное' - зарычал голос Ирдика.
'Ну, почему же. И я тут' - раздался третий, знакомый чревовещательный бас, - интересно же. Я лично никогда ни к кому в головы не влезал.'
'Заткнитесь все! - приказал Ирдик решительно, хоть голос его был слышен слабее остальных - а то у Саныча может случиться приступ. Представляете, у него в голове целых четыре голоса?'
'Представляем - ответил Миша Кретчетов - с ума сойдет и все. В то время прокаженных сжигали!'
'А что за время- то?'
И в это время, царь грозно стукнул ложкой по столу. Саныч вздрогнул. Я тоже, если можно так выразиться. Голоса разом смолкли, хотя потрескивание и шумы помех остались.
- Пошто батюшку гневишь? - спросил царь, грозно хмуря бровь.
Саныч мгновенно окунул перо в стеклянную чернильницу и застрочил по бумаге.
- Чего гневлю, чего гневлю? - затараторил сын, опуская руки на стол, - сам же говорил, что ни ить тебе девок, ни ить жениться! Ну, я и не женюсь!
- А Педрон Игнатьевич давече жаловался, что ты с его сынушкой...
- Да мало ли что Педрон накляузничать мог! У него сынушка такой страшненький, что на него не то, что я, ни одна кобыла не посмотрит!
- Но- но, - погрозил пальцем царь, - Педрон мне друг...
- Но истина дороже! - ответил сын, качая головой.
- Умный что ли? Я тебя сейчас челом- то об стол как тресну, будешь знать.
- А я вам, батенька, очи ваши ясные выцарапаю!
- Что- о?! - царь вскочил с лавки, опрокидывая стол, - да как ты смеешь, холоп, на отца своего руку поднимать! ТОПОР МНЕ!
- Пошто топор, так бейте! - закричал сын, тоже вскакивая, - ежели нет в вас ничего святого, колите меня, режьте!
- Помедленней, пожалуйста. Я записываю, - прервал дискуссию Саныч, поднимая глаза на споривших, - сей исторический факт не должен дойти до предков в искаженном виде. Говорите четче, государь батюшка.
Царь кивнул, подошел к писцу и скрестил руки на груди:
- Значит так. Пиши. И в день тринадцатый от Ярилы Коленопреклонника, разгневался царь Иоанн Четвертый на сына своего...
- Ну, я пойду пока? - тихо спросил из- за его спины сын.
- Пшел прочь на горох, - кивнул Иоанн Грозный, гневно раздувая ноздри, - до утра стой и молись, чтоб я тебя к опричникам не отправил. Понял?
- Как же не понять, батюшка... - сын закивал пуще прежнего и, пятясь, скрылся за дверью.
- Пиши дале. Взял Иоанн Грозный стеклянную чернильницу...
- А, может, чего потяжелее? - спросил Саныч, старательно выводя буквы, - голова, она, государь батюшка, костяная. Чернильницей не расшибешь.
