Борис – яркое цветовое пятно на фоне огромного белого неба и бледного серебра реки.
– Вы были бы еще красивее, если бы держались проще.
Его дыхание щекотало Наташе ухо, она чуть не уронила фотоаппарат. Ей подумалось, что лучше бы он висел на ремешке на шее Адама. Он взял аппарат у нее из рук с ухмылкой, как будто ее гнев позабавил его.
– Держу пари, вы учились в частной школе! Увитый плющом старый дом с парком и площадкой для игры в теннис и катания на пони. Любящие заботливые родители. Чего вы не дополучили в детстве, чтобы вырасти такой злюкой?
Ерунда какая-то!
– Вы ничего обо мне не знаете.
– Тем не менее я прав, не так ли? Относительно первоклассной школы? Можете расценивать это как комплимент. Вы прекрасно говорите. У вас есть стиль. Осанка. Что о вас писали учителя в характеристике?
– Я не помню.
– Нет, помните. Спорю, что в классе вы всегда были лучшей. Вы стремились к признанию, ко всеобщей любви...
Наташа чувствовала на себе его пристальный взгляд. Ей не нравилось, насколько близок к правде он был.
– Образцовая ученица? Впереди большое будущее? Это они писали?
Ей хотелось заставить его замолчать, сбить с него спесь.
– Знаете, – она ослепительно улыбнулась, – вы попали пальцем в небо. Может, они и говорили, что я способная. Способная, но иногда слишком проницательная. Так что в этом мы с вами очень похожи.
Он снова сосредоточился на фотоаппарате.
– Ну, так что она вам сказала?
Наташа инстинктивно солгала:
– Пока ничего.
– Вы меня удивляете.
Он перекрутил кадры назад и снова протянул ей фотоаппарат.
На снимке был ее профиль, снятый без ее ведома с близкого расстояния.
Несмотря на то что она не успела накраситься, постоянно забывала вовремя поесть и всю последнюю неделю мучилась бессонницей (после расставания с Маркусом), она выглядела очень хорошо: тяжелые, цвета темного золота волосы собраны свободным узлом на затылке, от влажного воздуха мелкие пряди у лица превратились в завитки. Большие миндалевидные глаза, четкий овал лица, маленький нос, высокий чистый лоб. Лицо, которое она никогда до конца не воспринимала как свое.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Наташа сидела напротив Адама у огромного камина, в котором горел огонь, под балками из черненого дуба, в гостинице «Фокс» в Литтл Бэррингтоне. Кроме трех путешественников в туристских ботинках, водонепроницаемых куртках с капюшонами и рюкзаками, и юной пары в нише, запивающей жареный картофель красным вином, в зале никого не было; до любого города было достаточно далеко, поэтому волна неизменных предрождественских корпоративных вечеринок сюда не докатилась. На маленьком столе перед Наташей и Адамом стояли водка с тоником, пинта «Доннингтона» и коктейль из белого вина с содовой для Бетани, которая сушила волосы в дамской комнате.
– Вы делаете фотографии для журнала?
– Для выставки. В Оксфорде.
Адам непрерывно курил, поставив локти на стол. Рукава его вельветовой куртки были длинноваты, они наполовину закрывали пальцы. На манжетах рубчики ткани стерлись.
– Идея – сделать серию фотографий в стиле прерафаэлитов. Если хотите, актуальная версия их полотен, в современном интерьере.
– А разве Джулия Маргарет Камерон[2] этого не сделала?
– Совершенно верно.
Эти слова были произнесены снисходительным тоном. Наташа даже удивилась, почему задает так много вопросов. Она напомнила себе, что это встреча с клиентом, и изобразила на лице подобающую случаю профессиональную улыбку.
– Творчество прерафаэлитов оказало влияние на работы Камерон, однако она была их современницей, – небрежно бросил Адам. – Никто за последние более чем сто лет не делал подобного, и я думаю, что результат будет интересным.
– Работы каких художников вы взяли за основу?
– Бетани больше всего хотела позировать в образе
– Я вижу в вас Россетти двадцать первого века.
Действительно, в темных одеждах, с волосами настолько длинными, что пряди касались вельветового воротника, он походил на жителя девятнадцатого, а не двадцать первого века. Наташа с сожалением
