искривленные стены, крошечные косые окна и перекошенные скрипучие полы. Он назывался Садовым тупиком, хотя вокруг дома в помине не было никакого сада. Однако из окон верхнего этажа, выходящих на юго-запад, были видны Литтлвордский лес и долина Эвешэм, и Наташе нравилось думать, что кто-то выбрал для своего дома такое название, потому что весной ему нравилось любоваться облаками цветов на диких фруктовых деревьях, которыми когда-то славилась долина. И дом, и деревня идеально ей подходили. Ей нравились маленькие старинные поселенья, где можно прикоснуться к вечности и почувствовать свою причастность к происходящему.

Но она уже не ощущала Садовый тупик своим домом. Когда он был домом и для Маркуса, все было по- другому. Он прожил здесь три года, приезжая и снова уезжая. Каждый раз, когда он уезжал в Манчестерский университет, где работал на факультете медицинских наук, или за границу, Наташа была почти уверена в том, что он больше не вернется. Однако в обратном ее убеждал вид его вещей, разложенных в каждой комнате, ежедневные телефонные звонки и письма по электронной почте. С тех пор как он уехал две недели назад, поддерживающих надежду вещей в доме больше не было: остались только тишина и пустота там, где лежали его зубная щетка, бритва, лосьон после бритья, туфли и куртка.

Наташа припарковала машину у ворот, подождала, пока Борис спрыгнет с пассажирского сиденья, и вошла в переднюю дверь, наклонив голову, чтобы не задеть низко расположенную потолочную балку. Проверила автоответчик. Послание от Мэри, хозяйки паба «Сноузхилл Армз», которым она напоминала о своем приглашении на ужин. Второе – от Наташиного папы, Стивена. Последнее сообщение пришло от Уилла, бывшего коллеги из «Поколений», которого она не видела целую вечность. Он звонил, чтобы пригласить ее на новогоднюю вечеринку, которая состоится не раньше 7 января. Уилл, как всегда, в своем репертуаре.

Наташа быстро переоделась в куртку, заправила джинсы в высокие сапоги. Борис призывно залаял, постукивая о ее ноги хвостом. Теперь снег шел еще гуще, и это волновало девушку так же, как и собаку. Свежевыпавший снег всегда создает ощущение сказки, неважно, как часто ты видишь его. Она побежала вслед за Борисом, стремглав рванувшим к церкви, а потом вниз, по крутому переулку, к дорожке, которая вела через лес. Голые деревья были похожи на силуэты на негативе, белые от снега, который мягко ложился на ветви. Некоторые из обитателей деревни, чьи семьи веками жили в Сноузхилле, с наступлением темноты даже близко не подошли бы к дорожке между Мэйнором и Садовым тупиком. И все же именно Мэйнор привлекал в Сноузхилл туристов со всехуголков Соединенного Королевства, Америки и Японии. Когда Наташа рассказывала кому-нибудь, где живет, то всегда удивлялась, как много людей наслышано об этом маленьком особнячке. «Обиталище привидений», – чаще всего говорили люди и невольно вздрагивали, как будто атмосфера Мэйнора распространялась на всю деревню. «Дом для ночного посещения», как о нем было сказано в одном из путеводителей. Он околдовал Наташу с первого взгляда. Необычная коллекция его прежнего владельца, Чарльза Паджета Уэйда, заполняла все темные комнаты – панельная обшивка эпохи Тюдоров и средневековые камины соседствовали с жутким оружием самураев и ритуальными масками с острова Бали, подвесные светильники из Персии отбрасывали на стены таинственные сетчатые тени.

Сейчас Мэйнор пустовал и его окна были темными.

По мере того как она приближалась к треугольной деревенской площади, чудесный пряный запах древесного дыма становился все сильнее, яркие огни «Сноузхилл Армза» казались все более манящими.

Однако зайти в паб означало лишь ненадолго убежать от пустоты дома, которая до недавних пор совсем ее не пугала. И она решительно прошла мимо. Сумерки были самым тяжелым временем – короткий период между днем и ночью, когда зажигаются огни, но занавески еще не задернуты и каждое окно превращается в дразнящую витрину семейного счастья.

Наташин коттедж замерзал. Неисправная система центрального отопления простаивала слишком долго, чтобы снова начать функционировать, но она никогда не заботилась о том, чтобы ее заменить.

Она включила свет, открыла бутылку водки и налила в стакан изрядную порцию, не добавив ни капли тоника. Борис с надеждой ждал тепла, сидя на выцветшем персидском ковре возле камина, пока она мяла старый экземпляр «Индепендент» для растопки. В корзине осталось всего три полена. Надо не забыть набрать еще дров.

Она стянула с дивана бархатные и гобеленовые подушки. Борис подошел, улегся рядом и, положив голову ей на колени, удовлетворенно засопел. Комната сразу приобрела уютный вид: блики огня освещали мебель темного дуба, насыщенные красные, коричневые и золотые тона тканей, оловянные подсвечники и разные безделушки, которые она постоянно выискивала в антикварных лавках.

Наташа включила телевизор. Это тоже вошло в привычку. Дом заполнили чужие голоса и лица. Пощелкав по каналам, она обнаружила только праздничные шоу и мыльные оперы, затем последовала местная программа новостей. Ее внимание привлек сюжет о самаритянах, деятельность которых зимой была самой активной. «В канун Рождества самоубийств больше, чем в любое другое время года...».

Очень мило.

Она почувствовала, что водка ударила в голову. Она столкнула морду Бориса и пошла на кухню, чтобы еще раз наполнить стакан. Треть сегодняшнего дня она помнила. Но первая часть вспоминалась с трудом. Так что она не в счет.

Борис потащился за ней, и она бросила несколько печений в его миску. Положила в тарелку макарон с томатным соусом и взяла ее с собой в комнату, где на столе стоял «Макинтош». Подключившись к Интернету, проверила, что происходит в двух – трех чатах на тему генеалогии, потом кликнула на сайте МР3 и загрузила пару музыкальных дорожек.

Сделай что-нибудь полезное.

Она прошла в прихожую, где под лестницей стоял книжный шкаф. Книги в нем были расставлены без соблюдения алфавитного или какого бы то ни было иного порядка. Она провела пальцами по корешкам и сосредоточилась на том, что искала. Том монографий «Сны прерафаэлитов», одна из тех книг, которые ее мать Анна выгребла из старой спальни Наташи во время очередной уборки.

На превосходной обложке был запечатлен образ, который стал частью массовой культуры, украшением бесчисленных сборников викторианской поэзии, поздравительных открыток и плакатов. Девушка с иссиня- черными волосами, задрапированная в ярко-зеленый шелк, с большими глазами и страстными алыми губами, держащая в руке зрелый красный надкушенный плод. «Прозерпина» Россетти. Моделью была Джейн Моррис, в девичестве Берден.

Наташа полистала страницы, чтобы найти картину Миллеса «Офелия», для которой позировала Лиззи Сиддал. Прекрасная, чарующая картина: глубокая темнота фона и лицо Лиззи, реалистичное, как фотография. Неудивительно, что Бетани и Адаму захотелось воспроизвести ее. На обороте страницы была репродукция «Беаты Беатрикс», причем обе картины по стилю поразительно отличались от «Прозерпины». Одновременно чувственная и смиренная, с лицом, обращенным к небесам, с губами, сложенными для пения, и глазами, закрытыми то ли в

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату