— Ты согласен! Я в тебе не разочаровался, — аль-Балкыти пожал ему руку. — Признаюсь, я полюбил тебя крепче своих змей.
Габаль рассмеялся как ребенок и вцепился ему в руку, чтобы он не ушел. В порыве чувств Габаль заявил:
— Уважаемый! Габаль хочет породниться с вами.
Красные глаза аль-Балкыти засияли.
— Серьезно?! — спросил он.
— Да. Клянусь небесами.
У аль-Балкыти вырвался короткий смешок:
— Я все спрашивал себя, когда же ты решишься меня огорошить? Да, Габаль, я не дурак. Но ты человек, которому я могу доверить свою дочь. Тебе повезло, Саида — прекрасная девушка, пошла в покойницу-мать.
Радостная улыбка спала с лица Габаля, словно лепестки со свежего цветка, на лице его отразилось замешательство. Он испугался, что упустит свою мечту, которую уже держал было в руках.
— Но… — пробормотал он.
Аль-Балкыти расхохотался:
— Но ты просишь руки Шафики! Знаю, сынок! Понял по твоим глазам, разговорам дочери и поведению змей. Не обижайся! Такие уж фокусы у нас, заклинателей.
Габаль с облегчением выдохнул и почувствовал, как спокойствие и удовлетворение вернулись в его сердце. Грудь распирало от счастья, восторга и решимости начать жизнь с чистого листа. Он был готов уже забыть любимый дом, господина управляющего и уже не боялся того, что ожидало его в будущем. Прошлое он отгородил от себя плотной ширмой, чтобы все несчастья и боль, в том числе и утрату материнской ласки, поглотило забытье.
В полдень раздался радостный крик Саиды, разнесший счастливую весть по соседним кварталам.
Весь рынок аль-Мукаттама стал свидетелем свадьбы Габаля.
36
Аль-Балкыти ворчал:
— Не пристало мужчине вести образ жизни, как у петуха или кролика. Ты до сих пор ничему не научился, а между тем деньги у тебя кончаются!
Они сидели на меховой подстилке у входа в дом. Габаль вытянул ноги на горячем от солнца песке, глаза его выражали умиротворение и блаженство. Он повернулся к тестю и с улыбкой проговорил:
— Наш праотец Адхам до самой смерти мечтал о легкой и праздной жизни в саду, где поют птицы!
Громко рассмеявшись, Аль-Балкыти позвал дочь:
— Шафика! Образумь своего муженька, пока лень его не сгубила!
На пороге появилась Шафика, державшая в руках блюдо, на котором перебирала чечевицу. Голова ее была покрыта пурпурным платком, оттеняющим свежесть лица. Не отрывая глаз от блюда, она спросила:
— В чем дело, отец?
— У него в жизни две мечты — как бы угодить тебе и не работать.
— Как же можно мне угодить, заморив меня голодом? — фыркнула она.
— В этом весь фокус! — ответил Габаль.
Толкнув его в бок, Аль-Балкыти сказал:
— Не отзывайся так презрительно о труднейшей из профессий! Как ты спрячешь яйцо в кармане у одного зеваки, а вытащишь у второго, стоявшего в том же ряду с другой стороны? Как превратишь шарик в цыпленка? Как заставишь змею танцевать?
Светясь от счастья, Шафика сказала:
— Так научи его, отец! Он только и умеет, что сидеть в мягком кресле в кабинете управляющего.
Аль-Балкыти поднялся со словами:
— Пришло время браться за работу, — и вошел в дом.
Габаль с восхищением посмотрел на жену:
— Ты во сто крат прекраснее жены Заклата! Однако она весь день нежится на диване, а вечер проводит в саду, вдыхая цветочные ароматы и слушая журчание ручейка.
Шафика ответила горькой усмешкой:
— Такая жизнь для того, кто живет за счет других.
Габаль почесал голову, раздумывая:
— Но есть же другие способы стать счастливыми?
— Спустись на землю! Ты не мечтал, а действовал, когда взял меня за руку на рынке и разогнал назойливых парней. За это я тебя и полюбила.
Ему захотелось поцеловать ее, но как бы ни были сладки ее слова, он не мог не показать, что мужчина умнее:
— А я полюбил тебя просто так.
— В наших краях мечтам предаются лишь слабоумные.
— Чего же ты хочешь от меня, красавица?
— Чтобы ты стал таким, как отец.
— А что же делать с твоей красотой, сладкой как мед?
Губы ее расплылись в улыбке, а пальцы стали быстрее перебирать чечевицу.
— Когда я покидал квартал, я чувствовал себя самым несчастным человеком. Но тогда бы я не встретил тебя!
Она засмеялась:
— Мы обязаны своим счастьем надсмотрщикам твоего квартала, так же как отец обязан своим заработком гадюкам!
Габаль вздохнул:
— Тем не менее лучшие люди нашего квартала верили, что все мы могли быть сыты и жить в садах.
— Это ты уже говорил. Слышишь, отец идет? Ну, вставай! С Богом!
Аль-Балкыти появился со своим мешком, Габаль поднялся, и они отправились привычной дорогой. Аль-Балкыти начал объяснять ему:
— Следи глазами и пытайся понять головой! Смотри, что я делаю, но не спрашивай «как» при зрителях! Терпение, и потом я объясню то, что от тебя ускользнуло.
Вскоре Габаль понял, что ремесло фокусника действительно нелегкое, но он, с самого начала не жалея сил, старался его постигнуть. Да и выбора у него не было, разве что стать бродячим торговцем, или взяться за дубинку, как надсмотрщики, или начать воровать и выйти на большую дорогу разбоя. Приютивший его квартал ничем не отличался от того, где он вырос, за исключением размера земли и собственных преданий. Глубоко внутри он похоронил прежние мечты, куда-то на дно залегли воспоминания о славном прошлом и надежды, которые терзали всех Хамданов, в том числе и Адхама. Он уже был готов броситься в круговорот новой жизни, забыв обо всем и перевернув страницу. Каждый раз, когда приходили печальные мысли, напоминающие ему о собственной никчемности, он топил их в радости взаимной любви. Габаль как-то справлялся со своими печалями и воспоминаниями и совершенствовался в ремесле, пока не удивил самого аль-Балкыти, но продолжал оттачивать ремесло в пустыне, трудясь днем и ночью. Так проходили недели и месяцы, а настойчивость Габаля не ослабевала, усталость не останавливала. Он уже знал все улочки и кварталы вокруг, был на «ты» со змеями, выступал перед многочисленной ребячьей публикой и срывал аплодисменты. Габаль вкусил славы и добился хорошего заработка. Потом пришла счастливая новость, что скоро он станет отцом. В конце дня он ложился, запрокинув голову, и с удовольствием рассматривал звезды. Вечерами сидел с аль-Балкыти, потягивая кальян и пересказывая
