Я знал, что будет плохо, но все равно не вылезал. Надеялся спастись, хотя шансов было маловато.
На берегу меня ждали кроме моего друга Кольки Капитолина Петровна, Аскольд и ребята. У Капитолины Петровны на щеках выступили красные пятна, круглые, словно печати. Это значило, что она достаточно накалилась для того, чтобы прочесть мораль.
Но я опередил ее на долю секунды:
— Вы совершенно правы, Капитолина Петровна, вода необыкновенно холодная.
Капитолина Петровна опешила.
— Конечно, надо обязательно ждать, пока будет 18 градусов на вашем термометре, — тараторил я, воодушевляясь, — а то мы все простудимся, охрипнем и околеем.
Капитолина Петровна таращила удивленные очки.
— Ребята, — обратился я к мальчишкам и девчонкам, — поглядите внимательно на мою кожу.
Ребята поглядели внимательно.
— Такая кожа бывает у самых непородистых гусей, которых никогда вообще не жарят, а тем более с яблоками.
Ребята молчали.
— Итак, — закончил я краткую речь о вреде купания в жаркий летний день, — итак, я показал вам пример, как не надо себя вести, пример, до чего может докатиться человек, который без спроса лезет в ледяную воду.
Я стал усердно изображать, как меня трясет озноб. Ну, точно как мальчишка яблоню в чужом саду.
— Тебе надо, Коробухин, лечь в изолятор, — посоветовала Капитолина Петровна.
— Больше мне некуда лечь, только в изолятор, — с готовностью согласился я.
Поддерживаемый с обеих сторон и укутанный в сто одежек, я заковылял к лагерю.
В продолжение моей речи Горох удивленно хлопал глазами. Неужели я, закаленный парень, наверное, думал он, и смог простудиться в такую жару? Когда меня повели, я подмигнул Кольке: не трусь, все в порядке. Горох расцвел. Он все понял.
— Валерка! — крикнул Колька. — Как поправишься, приезжай ко мне. Тут недалеко. Проедешь через мостик, а потом прямо по лесу, а потом налево и еще немного прямо, а тогда уже направо — и будет Зеленое.
— Приеду! — крикнул я Кольке.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ,
В КОТОРОЙ ВОДА НЕОЖИДАННО НАГРЕВАЕТСЯ
От выслушивания нотации Капитолины Петровны я отвертелся, а от изолятора — нет. Но мне кажется, лучше валяться здоровым на больничной койке, чем таким же здоровым слушать, как тебе читают мораль.
Я вытянулся на кровати и стал думать. Что еще делать больному, как не думать? У здорового на это всегда времени не хватает, дел у него по горло. А больному ничего не остается, как размышлять обо всем на свете. Тяжелое это занятие. Поэтому никто и не любит болеть.
Я тоже думал обо всем, но одна мысль особенно настойчиво появлялась в моей голове, на какое-то мгновение исчезала, а потом вновь возвращалась. И все из-за термометра, который сунула мне под мышку врачиха в изоляторе. Конечно, никакой температуры у меня не было и в помине, поэтому я сразу вынул градусник и стал его внимательно изучать.
Вот что меня удивило. Стоило подержать в руке кончик термометра или постучать по нему пальцем, как столбик ртути полз вверх.
Почему же термометр Капитолины Петровны вел себя не как термометр: все время показывал одни и те же ужасно надоевшие 17 градусов? Было от чего поломать голову.
Я вертел в руках градусник и задумчиво щелкал по его кончику, когда в изолятор вошла врачиха.
— Какая температура? — спросила она.
Я молча протянул ей градусник.
— 37 и 3, - задумчиво сказала врачиха. — Придется полежать.
Она заставила меня принять лекарства и опять удалилась в свой кабинет, который был рядом с изолятором. Сквозь неплотно прикрытую дверь я увидел шкаф со всякими врачебными штучками. И среди них — целую коллекцию термометров — и для подмышек, и для воды. Разглядывая их, я продолжал безуспешно ломать голову.
Вот говорят: утро вечера мудренее. А у меня получилось наоборот. За целый день не появилось ни одной путной идеи. А только стало темнеть, я понял, в чем дело и как мне надо поступить.
Съев с аппетитом ужин, я принялся ждать наступления ночи.
— Валерка! — послышался тихий шепот и вслед за ним стук в окно.
Я приподнялся на кровати. За окном в полном боевом составе находилась веселая дюжина. Но только почему-то она была совсем грустная. Ах да, я же болею, и ребята переживают. Я растрогался.
— Ты придуриваешься или серьезно заболел? — осведомился Юрка.
— Ни первое, ни второе, а третье, — как всегда, афоризмом ответил я.
Рассмеявшись, ребята вновь превратились в веселую дюжину.
— Завтра я выздоровею и приду к вам, — пообещал я. — А еще — завтра мы все будем купаться в речке.
— Ну-у? — удивились ребята.
Конечно, не тому, что я за одну ночь стану здоровым, а тому, что все мы завтра будем купаться в речке.
— Будь здоров! — сказали ребята, и я снова остался один в изоляторе.
Горн пропел, что пора спать и сны приятные видеть. Мимо окна, переговариваясь и смеясь, прошли вожатые. Потом стало совсем тихо. Еще надо немного обождать. Чем больше я старался не спать, тем больше меня клонило ко сну. И наконец я захрапел.
Проснулся неожиданно. Была темная ночь. Который теперь час? Неважно который, надо действовать.
Я встал, пошарил под кроватью — кед не было. Поискал под стулом — тоже нету. Исчезли и брюки с рубахой. Наверное, их припрятали, чтобы я не сбежал из изолятора. Была не была, пойду в чем есть. Все равно — я больной, хуже не будет.
Я осторожно пробрался в кабинет врачихи и открыл стеклянные дверцы шкафа. Нащупал нужную мне вещь, вернулся с ней в свою комнату.
Потом вылез из окна и потрусил к домику Капитолины Петровны. На мое счастье, окно было распахнуто. Я подтянулся на руках и заглянул в комнату. Капитолина Петровна спала. Вещь, которая меня интересовала, лежала на столе. Я дотянулся до нее и взял, а вместо нее положил ту, что добыл в медицинском шкафу.
К изолятору я просто летел. И тут на свою беду повстречал еще одного полуночника. Это был Ленька Александров.
Удирать было поздно, и от растерянности я стал делать зарядку. Наклоны влево и вправо.
— Чего ты по ночам бродишь? — Ленька подозрительно поглядел на меня, облаченного в одни, плавки.
— А мне врачиха прописала ночные процедуры для закаливания организма, — не прерывая зарядки, объяснил я.
Ленька ничего не сказал и пошел дальше. А я понесся что было сил к изолятору.
Как только мой нос прикоснулся к подушке, я заснул без задних ног.
Утром врачиха со мной распрощалась, сказав, что у меня нет никакой простуды.
Веселая дюжина встретила меня с восторгом.
