Снова, как и ежедневно перед обедом, Капитолина Петровна повела нас на речку. Снова мы уселись на берегу и жадными глазами смотрели на воду.
Капитолина Петровна сбежала по обрыву к реке и опустила в воду термометр. Я почувствовал, что меня начинает бить взаправдашний озноб.
— К сожалению, только 17 градусов, надо ждать, — вздохнула Капитолина Петровна и запела: 'Распрягайте, хлопцы, коней…'
— Можно, я посмотрю? — я протиснулся к термометру. Так я и знал — красный столбик поднялся к 21 градусу.
— Глядите, — крикнул я, — 21 градус! Капитолина Петровна, ребята, глядите — 21 градус. Можно купаться!
— Погоди, — остановила меня Капитолина Петровна. — Откуда 21 градус?
— Точно, 21, - зашумела веселая дюжина, которая сумела поближе подобраться к термометру.
— Не может быть, — прошептала Капитолина Петровна. — Сейчас я перемеряю, тут, вероятно, ошибка.
— Ребята, я никому не позволила раздеваться, — крикнула Капитолина Петровна, увидев, как мы радостно сбрасываем брюки и рубахи. Она долго полоскала термометр в воде, не решаясь на него взглянуть.
Когда все же взглянула, красный столбик продвинулся вверх еще на полградуса.
— Ничего не понимаю, — растерянно шептала Капитолина Петровна, а по обрыву с шумом слетали ребята из нашего лагеря. Впереди всех неслась веселая дюжина. Огибая старшую вожатую, мы с ходу врезались в воду.
В реке мы плавали наперегонки, ныряли, шумели, плескались. А по берегу ходила ошеломленная Капитолина Петровна, пытаясь разгадать, что же все-таки произошло. К ней на помощь пришел Ленька Александров. Он зашептал что-то на ухо старшей вожатой, показывая на меня и на термометр, который до сих пор сжимала в руке Капитолина Петровна.
Вы уже, наверное, догадались, что в ту ночь в изоляторе мне удалось обменять испорченный термометр на новый.
Капитолине Петровне, наверное, тоже все стало ясно. Тем более, что ей помог Ленька. Капитолина Петровна погрозила пальцем в мою сторону, и мне ничего не оставалось, как, набрав побольше воздуха, скрыться под водой.
Меня и веселую дюжину ждал серьезный разговор со множеством восклицательных знаков. Но ничего страшного не произошло, потому что началась война.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ,
В КОТОРОЙ НАЧИНАЕТСЯ ВОЙНА
'САПОЖНИКОВ БЕЗ САПОГ' С 'ТОЛСТЫМИ СОСИСКАМИ'
Утром на линейке Капитолина Петровна громко объявила:
— После завтрака начинается военная игра. В ней участвуют два лагеря — наш и соседний, 'Ракета'. С условиями игры вас познакомят вожатые.
Ребята дружно закричали 'ура!' и зашагали в столовую.
В нас уже вселился воинственный дух. Нам хотелось скорее нападать на врагов и, конечно, побеждать их. И еще мы жаждали, чтобы враги удирали без оглядки. Ребята ждали только приказа. Аскольд, как назло, куда-то запропастился.
Наконец вожатый пришел и объявил без тени улыбки:
— Ребята, нам дали важное задание — охранять задние ворота лагеря. Сами понимаете, противник будет нападать на нас с тыла.
Игра нас ждала вот какая. Мы должны были похитить у соседей их флаг, а они — наш.
Наши соседи, конечно, охраняют свое знамя — будь здоров. Но мы тоже себе на уме. У нас вокруг флага крепкий оборонительный заслон. На подступах к линейке, в кустах вдоль забора и у ворот, притаились засады.
Мы залегли под забором, прижавшись к земле и затаив дыхание. Мы ждали, что вот сейчас, сию минуту, появится на заборе темная фигура неприятеля. Он оглядит окрестности и, не заметив никого, махнет своим: 'Давай'. И когда они все, голубчики, окажутся на нашей территории, начнется бой. Я поглядел на ребят. У всех горели глаза и чесались руки.
Но мне почему-то пришла в голову и такая мысль. Вот жили в соседнем лагере ребята. Ребята как ребята. Мы их даже ни разу не видели. А теперь они наши противники и мы с ними воюем.
Но долго размышлять мне не пришлось, потому что из соседнего лагеря раздался крик:
— Эй вы, сапожники!
Ребята вопросительно глянули на меня. Все-таки я председатель, и в военное время (а сейчас идет война, это всем ясно) мой чин приравнивается к рангу командира.
Я, пошевелив мозгами, приказал:
— На провокации неприятеля не поддаваться!
Сквозь щели я видел, что на заборе противника удобно устроилась орава ребят.
— Они, наверное, все передохли! — кричал один.
— Да они просто трусы! — вопил другой.
Эти слова взорвали наших ребят. Толька не выдержал и вскарабкался на забор. Его появление противник встретил хохотом и градом насмешек.
— Смотрите, один, оказывается, дышит!
— Бедненький сапожник без сапог, как твое здоровье?
Багровый от бешенства, Толька едва раскрыл рот, как у противника невидимый оркестр разразился шумным тушем. И, конечно, в таком гаме никто не услыхал его яркой речи. Но Толька не отчаивался. Он решил повторить свою попытку. На этот раз задудели сразу три трубы.
Толька повернулся к нам и прохрипел:
— На помощь!
Ребята с криком вскарабкались на забор. И началось!
Представьте пыльную проселочную дорогу. По обеим ее сторонам высокие, окрашенные в белое, заборы. А на заборах висят, сидят, вопят и дудят мальчишки и девчонки. Да, и девчонки.
А что там девчонки! Подхваченный необъяснимым порывом, я в одно мгновение взлетел на забор и, оглядевшись, выбрал себе в лагере противника мишень. Это был длинноносый парень с горном. Он устрашающе дудел. Я подождал, пока парень остановится и глотнет воздуха, и тогда громко и четко крикнул прямо ему в лицо:
— Толстая сосиска!
Длинноносый поперхнулся. Я повнимательней пригляделся к нему, и мне стало не по себе.
Это был Генка. Генка Правильный, мой друг и приятель. Значит, Генка — толстая сосиска? Кошмар и только! Генка тоже меня узнал и посмотрел со смущением. Не сговариваясь, мы спрыгнули на землю.
— Толстые сосиски! — скандировал наш забор в радостном упоении.
— Сапожники без сапог! — вопил забор противника.
Почему сосиски и почему сапожники? Потому что их мамы и папы работали на мясокомбинате, а наши — на обувной фабрике и камвольном комбинате.
И вдруг в одно мгновение наш забор замолк, как будто в горле ребят произошло короткое замыкание. Что стряслось? Я снова взобрался на забор и увидел в руках неприятеля наш флаг. Мы обернулись и ахнули: голая и печальная мачта уныло торчала посреди нашего лагеря. Флага не было.
— Сапожники! — ликуя и трубя, вопили противники, и над их головами реял наш флаг.
Молча мы слезли с забора и побрели к линейке. Там уже металась Капитолина Петровна. Разбитое войско угрюмо глядело, как его полководец меряет в отчаянии шаги по площадке.
— Позор! — шептала Капитолина Петровна. — Какой позор!