— На войне нет правил, — спокойно ответил я.
Борька внимательно поглядел на меня и приказал:
— Отведите их в столовую…
— Благодарим, — прервал я его, — но мы только что поужинали.
— Отведите их в столовую, — повторил свой приказ Борька, — и уложите там на раскладушках.
Конвоируемые 'сосисками', мы зашагали к столовой. Рядом со мной брел Генка. Он, видно, очень тяжело переживал все происходящее.
Чтобы подбодрить, я прошептал:
— Ты уже готовишься к велопробегу по Млечному Пути до Малой Медведицы?
Генка грустно улыбнулся.
Долговязая 'сосиска' отворила двери столовой.
— Давайте все же привяжем их, — снова вынырнула откуда-то 'сосиска' в куртке с блестящими молниями, — а то удерут…
— Не удерут, — промолвила долговязая 'сосиска' в очках.
Наши противники молча направились к выходу. Последним шел Генка. У выхода он обернулся и виновато развел руками:
— Спокойной ночи, ребята.
Дверь захлопнулась. Два раза повернули в замке ключ. Мы подождали, пока затихнут шаги на крыльце и возле столовой. И еще просто подождали, на всякий случай.
— Ребята, — тихо сказал я, — лежите спокойно, а я пойду в разведку.
'Сосиски' и не догадывались, какую роковую ошибку они совершили, уложив нас в столовой. Дело в том, что я за свои прегрешения часто попадал на кухню и знал там все ходы и выходы. А столовые во всех лагерях похожи друг на друга.
Я направился на кухню. В темноте грозно блестели котлы. Можно, конечно, устроить подкоп, но жалко времени. Тут должна быть маленькая дверца, ведущая во двор. Ага, вот она! Но какой здоровенный замок! Я ощупал пробой. Он, кажется, не крепко держится. Я сильно дернул, и пробой немного поддался.
Я отправился за ребятами.
Толька быстро оценил обстановку. Он схватился обеими руками за пробой, одной ногой уперся в стенку и… дернул изо всех сил.
Хорошо, что мы успели подхватить Тольку, а то бы он грохнулся на пол с замком и пробоем в руках.
Путь был открыт. Крадучись, мы обогнули столовую и доползли до мачты. Флаг охранял один часовой. Он клевал носом и похрапывал. Толька зажал ему рот, я срезал флаг и передал его Марику. Марик спрятал флаг под рубашку.
Часовому Толька приказал молчать, пригрозив кулаком, и мы припустили со всех ног к спасительному забору. Пронзительный крик часового, который оповещал 'сосисок' о беде, придал нам новые силы.
Только когда перелезли через свой забор и очутились в своем лагере, мы поняли, что все же сумели взять реванш за поражение.
И тут мы нос к носу столкнулись с Капитолиной Петровной и Аскольдом.
— Где вы бродите по ночам? — строго спросила старшая вожатая. И, не дав нам оправдаться, решительно сказала: — Объявляю всем по выговору за то, что ушли из лагеря в ночное, неположенное время.
Проглотив безо всякого удовольствия выговор, я сказал Марику:
— Покажи флаг.
— Какой флаг? — встрепенулась старшая вожатая.
— Пионерлагеря 'Ракета', — невозмутимо объяснил Марик, подавая Капитолине Петровне флаг.
Старшая вожатая восторженно оглядела флаг, а потом расцеловала каждого из нас.
— Спасибо, ребята!
— Служим пионерлагерю 'Лесная сказка'! — бодро грохнули мы и уставились на Аскольда, ожидая от него поздравлений.
Но вожатый и не думал нас обнимать. Он хотел по-другому нас поздравить, но стеснялся, наверное, Капитолины Петровны.
Мы отправились спать.
Веселая дюжина превратилась в геройскую дюжину. Ведь благодаря нашей дерзкой ночной вылазке игра с 'сосисками' была сведена к ничьей.
Ребята ходили, задрав носы к небесам.
А мне почему-то все время вспоминался Генка, который смотрел на меня виноватыми глазами, и я слышал его отчаянный крик: 'Да ты что, с ума сошел — привязывать?!' Бывает же — прицепится что-то и мешает полностью насладиться победой.
— Гена, — спрашиваю я, — а почему ты мне снишься на велосипеде, ведь ты сейчас обитаешь в лагере?
— Не знаю, — отвечает Генка, — мне тоже снится, что ты едешь на велосипеде. И вы все, ребята, снитесь на велосипедах.
Мы сидим на обочине шоссе и беседуем. Поблескивая на солнце спицами, велосипеды лежат в кювете.
— Вообще, чепуха получается, — рассуждаю я. — Вместо того, чтобы мчаться наперегонки с ветром, я похищаю флаг из лагеря, в котором живет мой друг.
— Загадка природы, — объясняет Горох.
— Никакой загадки нет, — горячится Семка. — Просто все очень непонятно.
— И когда уже эти сны прекратятся? — говорю я.
— Скоро, — твердо обещает Семка. — Поехали, ребята.
Я долго смотрю вслед моим друзьям, пока они не исчезают за поворотом.
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ,
В КОТОРОЙ РАСПАХИВАЮТСЯ НАСТЕЖЬ ДВЕРИ
Когда Аскольд шумно распахнул двери нашего домика, мы сразу поняли, что он пришел прощаться.
Мы догадались об этом потому, что у Аскольда был счастливый вид, как будто завтра у него начиналась новая прекрасная жизнь. А ведь он всего лишь покидал нас.
— Бывайте здоровы, живите богато, — Аскольд торопливо жал нам руки своей сильной, мужской, боксерской лапой.
Мы говорили 'до свидания' и ни о чем не спрашивали вожатого. Один Юрка Трофименко не удержался и выпалил:
— А вы куда, Аскольд Васильевич?
Вожатый поморщился и нехотя пробормотал:
— Да никуда. Я остаюсь в лагере. Но буду физруком, а вожатым у вас больше не буду. Тяжело — сразу две должности. А потом скоро первенство города по боксу. Мне готовиться надо.
— Понятно, — протянул Юрка.
Аскольд покосился на него, как будто хотел спросить, а что же тебе, парень, понятно, но ничего не сказал, а, отступив два шага к двери, помахал нам рукой.
Мы высыпали вслед за бывшим вожатым во двор и глазели, как размашисто он шел, как ловко перемахнул через бум, преградивший ему дорогу.
Я подумал, что обязательно приду посмотреть первенство города и, конечно, буду болеть за Аскольда.