Эти бесконечные унижения слабых женщин перед мужским ничтожеством настолько выводили меня из себя, что я только из-за матери удерживалась от попыток набить родителю морду. Иначе давно уже превратила бы поганую рожу своего папани в кровавое месиво. И с радостью ощутила бы на собственных костяшках его горячую, наполовину разбавленную этиловым спиртом кровь. Но, слушаясь маминых уговоров, приходилось только скрипеть зубами и оплакивать безвозвратно исковерканную и оскорбленную скотиной- отцом бабушкину судьбу.
А я ведь уже все давным-давно рассчитала. Через загс, по обоюдному согласию, отец нам развод ни за что не даст и добровольно менять квартиру, в которой не заработал ни на единый гвоздь, не станет. Значит, я накоплю денег. Потащу мать в суд. После судебного решения и получения имущественного предписания на раздел жилья мы с мамой переоформляем нашу квартиру как коммунальную на три отдельных лицевых счета, а потом свои две трети квартиры продаем. (И за что этому поганцу государство отдает целую треть?! За то, что избивал нас всю жизнь и калечил наши души?!) У нас с мамой как раз по комнате — моя оформлена как бабушкино наследство — получается. Лучше было бы, конечно, продавать целиком квартиру — так цена будет раза в два выше, но отец, ублюдок, никогда не согласится. Поэтому придется действовать иначе: направить ему по почте уведомление о том, что мы с мамой предлагаем выкупить у нас две трети квартиры (таковы правила), и, не дождавшись ответа, через месяц продавать квартиру «третьим лицам». А я вот возьму и из вредности потом найду в покупатели самых жутких, грязных и многодетных хачиков с рынка. Пусть даже это дешевле обойдется, чем в среднем по Москве. Черт бы уже с ним! Доплачу из накопленных денег — ну, еще займу, возьму кредит, и мы с мамой купим новую квартиру на другом конце города, поближе к моей работе. И так, чтобы этот ублюдок никогда в жизни не узнал, как нас найти. Пусть почувствует, что значит вариться в естественной среде, когда тебя не ублажают, не кормят и не опекают со всех сторон! А если эти самые новые хозяева комнат решат учинить над ним расправу, чтобы завладеть квартирой целиком, — я им даже слова дурного не скажу. Он давно это заслужил!
За два года службы в «РусводКе» я, отказывая себе во всем — даже не обедала никогда, не говоря уж об удовольствиях вроде театра, кафе и кино (поездку во время отпуска в Германию даже с натяжкой удовольствием назвать было нельзя), — накопила часть суммы, нужной для того, чтобы совершить вожделенный обмен жилья. И еще что-нибудь я очень надеялась получить — в качестве премии, прибавки к зарплате или как угодно еще, — предложив своему руководству бизнес-план по Германии.
Получила, бл-л-лин, прибавку! По мозгам.
Домой я в тот день не поехала: проплакала часа два за столом, а потом внезапно кончились силы, словно я была шарик и из меня выкачали воздух. Кое-как составила вместе три стула и легла на них спать прямо у входа в кабинет шефа. И пусть с утра меня видит здесь он или кто угодно. Да пошли они все!!!
Глава 3
Работать дальше с Петром Кузьмичом я не могла: обида, скопившаяся за пару лет незначительных, но беспрестанных унижений и явного презрения с его стороны, теперь обрела вполне живую плоть. При одном только виде шефа лицо мое морщилось в недовольной гримасе. Я вспомнила этому гаду все! И как он забывал отпускать меня домой, уехав из офиса: у нас было принято сидеть на работе до тех пор, пока ты нужен руководителю. Я же не знала, вернется он еще или нет! И как гонял меня за салатами в ресторан на первом этаже, при этом намертво забывая снабдить деньгами. А эта чертова зелень стоила там столько, сколько я не могла себе позволить потратить за неделю. И как иногда мы работали до двенадцати часов ночи, а ему и в голову не приходило предложить мне вызвать за счет компании такси — я неслась как угорелая, чтобы успеть на последний поезд в метро, а потом короткими перебежками, замирая от ужаса, пробиралась через темные дворы. Да много чего еще! Последней каплей в чаше моего и так весьма уже долгого терпения стало то, что подготовленный мною бизнес-план шеф, оказывается, даже не удосужился полистать! Все странички, кроме верхней, оскверненной его резолюцией и пылью за два месяца лежания на письменном столе, были девственно чисты. Без пометок, без следов прикосновения чьих-то пальцев, без заломов от переворачивания страниц и прочих признаков того, что их хоть кто-нибудь читал! Ну конечно, что там смотреть-то: какая-то козявка безмозглая ерунды всякой понаписала! Сомневаюсь, что он помнил хотя бы о том, что я, между прочим, вместе с его сыном заканчивала университет. Шефу было все равно — что вуз, что ПТУ, что средняя школа: работает же «деточка», и ладно!
Заявление об увольнении я отдала ему из рук в руки на следующий же день: не могла же снова положить его среди долгоиграющих бумаг и два месяца ждать, когда он соизволит хотя бы посмотреть. Другой работы у меня на примете, конечно, не было. Но и насиловать свою личность, и так уже весьма пострадавшую, я больше не могла. Петр Кузьмич, прочтя заявление, удивленно вскинул брови и пригласил меня присесть. Впервые за два с лишним года работы! Вот так новость! Никогда еще я не удостаивалась чести сидеть в его кабинете. Все указания записывались мною в ежедневник по стойке «смирно», после чего я тут же бросалась их исполнять. Где уж тут рассиживаться?!
— Почему, ты можешь сказать? — совершенно невинно спросил меня он. — Рита, меня устраивает, как ты работаешь.
— Да?! — теперь уже удивилась я — оказывается, он знает, как меня зовут! И даже замечает, что я хорошо работаю. — А меня уже нет. Мы взаимно исчерпали друг друга — я и ваша компания.
— Подожди-подожди, — Петр Кузьмич посмотрел мне прямо в глаза. Странный у него был взгляд — пронзительный, даже какой-то интимный, — но с твоей стороны будет непорядочно бросить меня вот так. Одного.
— ??
— Да, — он почувствовал, что ситуация, как обычно, возвращается на круги своя и удобно ложится в его руки. — Ты думала, я ничего не замечал? Ошибаешься, деточка. Рита, — тут же поправился он. — Просто это была элементарная проверка на вшивость.
Я хотела крикнуть, что в гробу я видела такие проверки, что плевать мне на него, если он давно наплевал на всех нас! Но язык уже прилип к нёбу, выдавая синдром корпоративного служащего. Подчиненного. Раба. Твари дрожащей.
— И ты ее прошла, — елейным голосом продолжил начальник, — а потому я считаю, что самое время повысить тебе зарплату. На двести долларов устроит?
Я попыталась открыть было рот, чтобы сказать, что деньги тут роли не играют, что дело в отношениях между людьми, в достоинстве каждого человека, что мне важен был мой проект, мой выстраданный, мой наболевший бизнес-план, труд над которым отправлен коту под хвост, но не успела.
— Хорошо-хорошо, — опередил он меня, — на триста. Мы же с тобой уже сработались. Жалко поломать все вот так. Правда?
Я молча кивнула головой, не в силах противостоять его невероятной воле, поднялась со стула, забрала свое заявление и вышла. Через минуту мы уже писали письма, искали документы, делали звонки так, будто ничего не произошло. А в следующем месяце я получила новую зарплату и продолжила с еще большим остервенением копить на свой обмен. Поскольку теперь я не лазила целыми днями по зарубежным сайтам, прекратила телефонные переговоры с Лешей, забросила в самый дальний ящик стола учебники по маркетингу и продажам, времени у меня образовалось уйма. И я штудировала чуть ли не все существующие в Москве газеты, где встречались хоть какие-нибудь объявления о недвижимости. Маму в принудительном порядке я направила в суд. Не помогли ни ее традиционное «Стыдно от людей», ни философское «Так ведь вместе прожита жизнь», ни малодушное «Доченька, страшно же, что будет». На все ее страхи-слезы мне было откровенно наплевать. Моя жизнь на самом взлете! А я уже успела намучиться так, что осталось лишь два желания: избавиться от папани — и в петлю головой!
Документы о разводе и разделе квартиры мы получили весной. Отец, как узнал, страшно напился и буянил всю ночь. Мы сидели с матерью, закрывшись в бывшей бабушкиной комнате на замок, и устало вздыхали: о том, чтобы выспаться перед работой, уже не могло быть и речи. На рассвете я услышала страшное и долгожданное: «У меня нет больше дочери!» — и последующее падение пьяного тела на пол в коридоре, вздохнула с облегчением и тут же уснула. Утро на работе я начала со звонков потенциальным покупателям наших с мамой частей квартиры и продолжала это дело целый месяц, пока не убедилась в том,
