технологии Кремля» («Новая газета»).
Цитировать дальше нет смысла. Общим обвинением ангажированной печати в адрес власти было то, что государство и военные чины обманывают граждан. Конечно, официальные сообщения с места катастрофы были небезупречны. Однако самый мощный поток дезинформации шел по России и по западным странам со страниц газет, журналов и с экранов телевизоров. Это была не критика власти, а надругательство над страной, государством, армией и погибшими на своем посту военными моряками.
На Западе журналистов и репортеров подобного типа обозначают малопонятным для нас словом «папарацци» — люди, которые делают деньги из всякого скандала или трагедии. Но для нас более понятным является слово «мародеры». Мародерство или ограбление убитых на поле сражения — одно из самых презираемых в любой стране преступлений.
Переживания, связанные с гибелью подводной лодки «Курск», оказались для народа России тяжелее, чем связанные с финансовой катастрофой в августе 1998 года, тяжелее тех, что были вызваны созданием и крушением ГКЧП в августе 1991-го. Для Владимира Путина август 2000 года оказался много тяжелее августа 1999-го, когда он принял не только пост премьера, но и ответственность за отражение ваххабитской агрессии в Дагестане. Возможно, десять дней с 14 по 23 августа были самыми тяжелыми в жизни Путина. И особенно трудными были те дни, которые Путин провел в Сочи и Ялте.
На корабле, который доставил президента в Крым, Путин всю дорогу ходил взад и вперед по верхней палубе. По словам очевидцев, на него было тяжело смотреть.
Путин пережил бессилие власти еще в самом конце 80-х годов, когда в ГДР рушилась не только Берлинская стена, но и вся система восточно-германской и советской разведки, а «Москва молчала». Это бессилие власти потрясло Путина больше всего, и об этом он говорил в серии своих интервью «От первого лица». Но теперь властью был он сам — и как верховный главнокомандующий, и как президент, но и он молчал и не мог ничего сделать для гибнущих в Баренцевом море подводников. Решалась не военная, не политическая, не экономическая, даже не нравственная задача. На глубине в 108 метров решалась техническая задача — как открыть спасательный люк затонувшей подводной лодки «Курск» и вызволить из водяного плена тех, кто, может быть, еще остался в живых. Эту задачу можно было решить или не решить только там и немедленно — на небольшой отполированной комингс-площадке в несколько квадратных метров.
Еще в разгар спасательных работ, оказавшихся неудачными, многие газеты и некоторые политики стали требовать, чтобы Путин вылетел в Североморск и лично возглавил операцию. Эти же требования повторялись и позже. «Нет никакого сомнения в том, — писала уже после развязки газета “Трибуна”, — что Путин должен был немедленно прибыть на место трагедии и взять на себя руководство. Это сразу бы сняло проблему взаимодействия различных служб, — он последняя инстанция. В присутствии Путина все решалось бы быстрее и эффективнее».' Газета «Версты» была не столь категорична. «Да, конечно, — говорилось в этой газете, — от кадрового разведчика Путина пользы на флоте было бы немного. Однако в том-то и беда, что личное присутствие верховного главнокомандующего в такой ситуации — необходимый политический шаг. Путин не мог реально сделать ничего. Но он был обязан продемонстрировать не только непосредственным участникам событий, но и всему народу, что верховная власть всегда в курсе дела, всегда разделяет с народом беду. Поэтому отсутствие Путина на месте трагедии — это политическая ошибка, которой может воспользоваться оппозиция».3
Иное мнение было у газеты «Московский комсомолец». «Президент, конечно, ошибся, — утверждала эта газета. — Он должен был прервать свой отпуск и лететь в Москву. Именно в Москву. Если бы он полетел в Североморск — это было бы преступлением. Весь город бы занимался не спасением моряков, а размещением первого лица, его охраны и свиты. Вся работа была бы парализована. Да и возвращение в Москву носило бы исключительно пиаровский характер. Потому что и в Сочи президент получал информацию о ситуации в Баренцевом море каждые три часа. Но тем не менее он должен был сразу выступить и приехать в Москву. Это было бы символом».4
Нет необходимости вновь втягиваться в эту дискуссию. На небольшой встрече с журналистами в Сочи Владимир Путин объяснил мотивы своего невмешательства в дела военных профессионалов, и я могу с ним только согласиться. В поведении Путина в эти дни не было ни ошибки, ни каких-либо достижений с любой точки зрения. Да, мы видели бессилие высшей российской власти. Но это бессилие было бы еще более наглядным, если бы президент находился в дни трагедии в Кремле. И это бессилие власти было бы совсем невыносимым, если бы Путин принял на себя руководство спасательными работами в Североморске или на крейсере «Петр Великий». Один из кремлевских советников, Глеб Павловский, был прав, когда говорил, что «российское общество находится в ненормальном состоянии, потому что проблемы причин гибели подлодки считаются не самыми важными, а важно — поехал ли президент на место гибели или не поехал. В лучшем случае это говорит о ненормальном состоянии умов, в худшем — о том, что кто-то заинтересован усиливать ненормальное состояние умов».5
Многие политики и публицисты, на которых лежит часть ответственности за развал российской экономики в 90-е годы и за тяжелое положение армии и флота, попытались обрушиться с критикой не только на генералов и адмиралов, но и на президента. Борис Немцов, выступая на НТВ, заявил на всю страну в первые дни разыгравшейся драмы, что он считает поведение Путина «аморальным». «Да, конечно, — писала газета “Время МН”, — Владимир Путин никаким боком не виноват в том, что случилось с атомной подводной лодкой “Курск”. Но репутация — вещь иррациональная, и с этим властям надо уметь считаться. Надо помнить и о том, что общественное мнение почти всегда несправедливо в буквальном смысле этого слова. Поэтому 118 потерянных жизней тяжелым грузом легли теперь на душу Путина, а глупости военной элиты навсегда загрязнили его репутацию фоном похуже радиационного. Путин может сколько угодно объяснять, что не поехал в Североморск, ибо не хотел мешать. Это правда, но это не важно. Он не понял вовремя, что надо ритуально покружить на вертолете над Баренцевым морем, — и тем самым он оскорбил людей в их ритуальных и почти религиозных чувствах».6
Это крайне ошибочное мнение о способности населения России отделять истинные дела и чувства от ритуальных затей. Журналисты, которые находились в дни спасательной операции в Видяево, Североморске или на крейсере «Петр Великий», писали позднее, что военных моряков Северного флота совершенно не волновал вопрос о том, приедет ли к ним президент Путин или Главком ВМФ В. Куроедов. Они об этом просто тогда не думали. Поэтому попытка устроить на месте трагедии какую-то «пиаровскую» акцию для президента была бы воспринята работавшими здесь людьми с раздражением.
В интервью для ОРТ министр обороны И. Сергеев говорил о своем первом докладе президенту утром 13 августа. Путин прежде всего спросил маршала о судьбе ядерных реакторов, затем об оружии и экипаже. Все инструкции и уставы, действующие в ВМФ, требуют от экипажей кораблей с атомными двигателями в любой нештатной ситуации в первую очередь позаботиться о реакторе — он должен быть заглушен. После Чернобыля пояснения на этот счет просто не нужны. Затем следует позаботиться об оружии и боеприпасах, имеющих громадную разрушительную силу. Нет сомнения, что такая же последовательность действий существует и на военных флотах всех других стран. Ничего не делается здесь «любой ценой». Поэтому спекуляции многих газет на тему о том, что люди оказались для Путина «на третьем месте», были неуместны. «Комсомольская правда» напечатала даже проект приказа, который, по мнению этой газеты, В. Путин должен был бы отдать 14 августа: «Я, Президент Российской Федерации, возглавил оперативный штаб и отдаю первый приказ — любой ценой, даже ценой потери подводной лодки, спасать людей! И не терять ни минуты!»7 Как будто спасение Баренцева моря от радиоактивного заражения не является также спасением людей! Еще через день эта же газета, которая особенно отличилась в дни трагедии «Курска», опубликовала провокационное сообщение о том, что, находясь в Сочи, президент Путин подписал указ о проведении 20 августа в Москве торжественного приема и трапезы в честь 2000-летия христианства. «Хорошо было бы посмотреть, — комментировала газета, — на тех христиан, которые будут выпивать и закусывать 20 августа»8
Разумеется, Путин оставил все подобного рода измышления без ответа и комментариев.
Еще 17 августа из Тронхейма к месту аварии «Курска» вышли два норвежских спасательных судна — одно с британской миниподлодкой LR5 на борту, другое с группой водолазов-глубоководников одной из норвежских коммерческих фирм. Первое судно прибыло к месту гибели российской подлодки вечером 19
