серии самых радикальных реформ, которые должны были продвинуть Россию до «точки невозврата».
Все тот же шведский профессор и дипломат А. Ослунд, возглавлявший группу советников Е. Гайдара, так объяснял принятую в России стратегию реформ: «Масштабы возможных структурных реформ в Восточной Европе были огромны, но в России предстояла еще более масштабная структурная перестройка, и я предполагал, что падение промышленного производства в стране составит от 35 до 40%, то есть больше, чем в Польше. Необходимость быстрого проведения такой перестройки объяснялась многими причинами. С точки зрения политики, было лучше принять крупный пакет радикальных мер, пока в обществе преобладает чувство растерянности, различные заинтересованные группы еще не могут полностью оценить, что они приобретут или потеряют... Нужен массированный и быстрый удар».16 О доверии и поддержке населения эти люди даже не помышляли.
Отсутствие доверия народа было главной причиной неудач и кабинетов Черномырдина и Кириенко. Только Евгению Примакову удалось существенно поднять уровень доверия населения России к правительству и поддерживать его на протяжении восьми месяцев. Особенно показателен в этом отношении пример с предложенном А. Чубайсом реформой РАО ЕЭС. Мотивом и целью этой реформы было привлечение в данную отрасль иностранных капиталовложений, повышение эффективности и конкурентоспособности. Однако, как только Чубайс объявил свои предложения о реформе, стоимость акций РАО ЕЭС упала на треть, а капитализация кампании сократилась на несколько миллиардов долларов. Кто же будет вкладывать свои деньги в такое предприятие? Государственная Дума существенно изменила и проекты, и сроки реформирования электроэнергетики. Очевидно, однако, что при устойчивом и вполне заслуженном недоверии общества к Чубайсу российское общество больше не может позволить ему проводить над собой новые широкомасштабные эксперименты.
Владимир Путин сумел еще больше укрепить это доверие граждан к властным структурам, и это стало самым важным достижением нового президента России. «Политика, построенная на основе открытых и честных отношений государства с обществом, — заявлял В. Путин в Послании Федеральному Собранию, — защитит нас от повторения прежних ошибок, явится базовым условием нового общественного договора».
Это задача, которую много раз провозглашали, но так и не могли решить лидеры нашего государства в XX веке. Но без решения этой задачи Россия не сможет добиться успеха и в новом, XXI веке.
Экономику нельзя отнести к точным наукам, ее законы не столь всеобщи и действуют не так однозначно, как законы физики. Известно, что Нобелевский комитет стал присуждать премии за достижения в области экономических наук только с 1968 года. И лауреатами Нобелевских премий по экономике становились почти исключительно представители прикладных, а не общих отраслей экономики.
В экономической науке имеется много школ, концепций, теорий, течений, между которыми идет постоянная полемика. Это естественно для науки, которая связана с хозяйственной деятельностью людей и с их интересами. Но в ходе споров возникло и немало догм, упорное отстаивание которых вопреки реальности ведет к неудачам и краху.
Основатели наиболее важных доктрин в политической экономии, включая Давида Рикардо, Карла Маркса или более близкого нам по времени Джона Кейнса, не были догматиками. Не является догматиком и основоположник монетаризма Милтон Фридмен. Излагая в одной из своих последних книг новый вариант теории денег, Фридмен повторил в предисловии слова К. Маркса и В. Ленина: «Моя теория представляет не догму, а руководство к действию».17 Но для ревностных последователей Маркса и Фридмена такие предупреждения звучат втуне, они не могут и не хотят менять что-либо в теориях и постулатах своих учителей или в своих упрошенных представлениях об этих постулатах. Маркс как-то сказал о группе своих самозваных учеников: «Если они марксисты, то, значит, я не марксист». Но и лауреат Нобелевской премии Милтон Фридмен называл Гайдара и Чубайса «бастардами монетаризма», имея в виду их примитивные экономические и идеологические доктрины.
Догматизм советской политической экономии известен, В Советском Союзе частная собственность на средства производства отвергалась не только в теории, но и законодательно, так же как наемный труд и все другие связанные с частной собственностью отношения и формы деятельности. К немногим догмам сводились наши представления о капитализме и социализме, о природе эксплуатации и прибыли, о соотношении плана и рынка, о роли рабочего класса и интеллигенции, о крупном и мелком производстве и т. д. Многие из этих догматических представлений об экономике и о природе социализма сохраняются и сегодня в программных документах КПРФ. И коммунистическая печать, справедливо критикуя современную российскую действительность, идеализирует советскую действительность не только 70-х, но и 30-х годов.
Однако на месте советской политической экономии пока не возникло какой-либо новой российской экономической школы, основанной на анализе реальностей постсоветского времени. Экономисты-«реформаторы», оказавшие наибольшее влияние на политику российских правительств 1992— 1998 годов, проявили себя по большей части такими же догматиками, как и их советские предшественники. Не преуспели они и в качестве практиков хозяйственной деятельности.
Стараниями всех этих теоретиков и практиков в России на сегодня создана экономическая и хозяйственная система, в которой причудливо перемешаны все принципы и которая работает по правилам, неизвестным науке. Стихийные процессы, происходящие в хозяйственной жизни России, не всегда понятны самим экономистам-«реформаторам», а также юристам, крупным предпринимателям и западным экспертам. Судебные тяжбы, происходившие в последние несколько лет в Томске, Красноярске и Кемерово, Москве, Ленинградской области и Нижнем Новгороде, показали, что в большинстве случаев не только юристы, но и сами владельцы разного рода акций, облигаций, векселей и иных ценных бумаг плохо понимают, какая собственность им принадлежит, как с ней обращаться и чего от нее ждать: доходов, убытков, судебного исполнителя или киллера в подъезде?
Судебные тяжбы, которые начались в конце 2000 года по поводу манипуляций Гусинского и Березовского, запутались вокруг характера и объема принадлежащих этим экс-олигархам акций и собственности. В России сегодня имеются несколько корпораций, крупных компаний, предприятий, которые юридически являются собственностью никому не известных фирм, зарегистрированных в оффшорной зоне на одном из крошечных островов Тихого океана. Поиски реального собственника некоторых крупных предприятий или крупных объектов недвижимости обрывались у дверей адвокатских контор в Голландии или на Кипре. Но обнаружились и такие заводы, шахты, посреднические конторы, юридические адреса которых вообще неизвестны. Я не говорю о тысячах фирм, которые были зарегистрированы, но исчезли через день- два после проведения той или иной коммерческой операции. Из официально представленных в избирательную комиссию или в налоговые органы деклараций о доходах чаше всего невозможно было понять, каким капиталом и какой собственностью владеют и распоряжаются не только Гусинский и Березовский, но и Роман Абрамович, Виктор Черномырдин, Владимир Потанин...
Западные эксперты не могли понять — как могли не только месяцами, но и годами работать крупные предприятия, не расплачиваясь полностью за электроэнергию и газ, имея немалые долги по налогам и заработной плате и не получая денег за уже изготовленную и отправленную заказчику продукцию. К этому же роду российских экономических парадоксов относятся разного рода бартерные сделки и денежные суррогаты на сотни миллионов рублей, не говоря уже о потере миллиардов кубических метров природного газа при его транспортировке в западные страны через Украину. Между тем многоопытный экономист Леонид Абалкин называл все эти удивительные для Запада формы безденежного товарооборота «показателем гибкости и прочности российской экономики, ее стремления и способности к самосохранению».
В. Путин включил в состав своей администрации и правительства нескольких экономистов и чиновников, которых общественное мнение не без оснований относило к числу поклонников монетаризма и догматиков либерализма; такие назначения были, вероятнее всего, следствием политического компромисса или просто отсутствия выбора. Эти люди ничем не отличились в прошлом и не слишком отличились на своих новых постах в 2000—2003 годах. Мы убедились за эти годы, что российская экономика оказалась в ситуации, из которой невозможно выйти при посредстве каких-либо чисто марксистских или монетаристских рекомендаций. И президент, и правительство, и даже законодатели из Государственной Думы должны были исходить из реального положения вещей, а не из догм какого-либо экономического учения.
