Надо быть осторожнее. Не допускать срывов. Ради тех, кто ему дорог. Такова его судьба, и никуда от этого не деться.
Одно слово — карма. Андрей вспомнил сегодняшнего гостя и невольно усмехнулся.
Ужинал он у себя дома — с тех пор, как появилась Дверь, он вообще перестал ходить к общему столу. Так ему было удобнее. Затем почти час просто отдыхал, размышляя о том, как быть дальше. Без четверти девять не спеша оделся и пошел к Владыке. Проходя мимо фонтана, снова вспомнил о бедняге-астрологе. Где-то он сейчас? Им должен был заняться Нимрод — при мысли о том, каким испытаниям подверг или еще подвергнет несчастного неугомонный демон, Андрей улыбнулся. И тут же подумал о том, что атмосфера этого Замка влияет и на него самого — с некоторых пор он стал гораздо более бессердечным. Слишком многое перестало его волновать, слишком многое изменилось в его сознании. И о человеческой жизни он думал уже без прежнего трепета. Когда перестаешь ценить собственную жизнь, трудно относиться к чужой более бережно.
Как всегда, Владыки еще не было. Андрей сел и стал ждать, откинувшись на мягкую спинку кресла и глядя в окно.
Хериорх появился в начале десятого. Андрей не слышал, как он подошел, и невольно вздрогнул от его голоса.
— О чем задумался? — Хозяин был явно в хорошем настроении.
— Да так. — Андрей быстро встал, приветствуя Владыку легким поклоном. — О человеческой жизни.
— Даже так? — Владыка засмеялся. — И к какому же выводу ты пришел?
— Не знаю, — пожал плечами Андрей. — Раньше я ценил право человека на жизнь. Теперь все это кажется мне слишком мелким и незначительным. Его собеседник явно был доволен.
— Ты начинаешь приближаться к истине, — усмехнулся он. — На расстоянии лучше видится не только большое, но и малое. Лишь отойдя в сторону, охватив все в целом, начинаешь понимать, сколь ничтожен человек. Есть он, нет его, в мире от этого ничего не изменится. Более того, всем остальным на это будет глубоко наплевать. Мы волнуемся из-за чужой жизни или смерти лишь в том случае, если это как-то влияет на нас, как-то нас задевает. В то же время, мы за чашкой кофе прочитаем в газете о недавнем землетрясении в какой-нибудь Малайзии, унесшем тысячи жизней, и тут же перевернем страницу — потому что нам до этих смертей нет никакого дела. Нам глубоко наплевать на то, что не затрагивает наших интересов. Уйди завтра под воду Австралия, и мы лишь отметим, что одним материком на земле стало меньше. И только.
— Все это так, — согласился Андрей. — И все-таки обидно, что человеческая жизнь столь ничтожна.
— А кто ее такой делает? — Владыка поудобнее устроился в кресле. — Все зависит от самого человека — вот что главное. Мы начинаем с нуля, большинство из нас этим и заканчивает. И лишь некоторым удается подняться над глупой толпой, удается заявить о себе во весь голос. И что же толпа? Если мы кидаем ей кость, она рукоплещет нам, готовая при первом удобном случае вцепиться нам же в горло. Если мы ничего не даем ей, она готова растоптать и разорвать нас только за то, что мы другие. И лишь сила может заставить ее повиноваться. Сила, понимаешь? Если ты слаб, то обречен на гибель. Не существует в мире равновесия, при котором всем жилось бы хорошо. Хуже тебе — лучше другому, и наоборот. Вся наша жизнь есть непрерывная борьба интересов. И глупо это отрицать. Мораль — это прибежище слабых. Они придумали ее, чтобы оправдать свою слабость, свою лень, свою неспособность бороться. И всех хотят сделать похожими на себя.
— Мораль помогает людям жить, — несколько неуверенно возразил Андрей. — Как жить, если не иметь в душе никаких ценностей?
— Да какие ценности, Андрей? — Владыка покачал головой. — Что значат они, ваши десять заповедей? Сборище никому не нужных глупостей. Их придумал тот, кто боится не только смерти, но и самой жизни. Все ваши так называемые добродетели лишь заслоняют от вас истину, не дают подняться над мнением толпы. Человек должен быть свободным от этого хлама.
— Так в чем же тогда истина? — спросил Андрей.
— В чем? — усмехнулся Владыка. — Истина в том, чтобы никогда не оглядываться назад и брать от жизни то, что тебе надо. Не принимая в расчет стоны и вопли слабых. Право сильного, оно и есть право сильного. Это твое достояние, это то, что было тобой завоевано, чего ты достиг тяжелым трудом. И нет смысла этого стыдиться. Не может быть равенства в этом мире, и все беды людей от того, что они этого не понимают.
— Но ведь подобные идеи приведут к концу цивилизации. Наступит хаос, анархия.
— А что тебе дала твоя цивилизация? Счастье раба, не ведавшего свободы? — Владыка презрительно улыбнулся. — Впрочем, можешь успокоиться, ничего с твоей цивилизацией не случится. Хотя бы потому, что мне нет до неё дела, а сами люди слишком глупы, чтобы отказаться от своего теплого болота. Так что пусть пока живут. — Владыка посмотрел на Андрея и усмехнулся. — Ладно, перейдем к делу. Я слушаю тебя.
— У меня этой ночью был очень любопытный сон, — несколько неуверенно начал Андрей. — Странный сон. — И что же в нем было странного? — Я знал, что я сплю, — ответил Андрей. Хериорх засмеялся, и смех этот о многом сказал Андрею. Владыка явно был доволен.
— Я рад, что не убил тебя в первый день, — сказал он, успокоившись. — Это была бы большая ошибка.
— Рад это слышать, — негромко сказал Андрей. Владыка снова засмеялся.
— Расскажи подробнее о своем сне, — приказал он…
Пересказ сна занял у Андрея минут десять. Его наставник внимательно слушал, изредка задавая уточняющие вопросы. Было видно, что он вполне удовлетворен успехами ученика.
— Ты хорошо справился с этим заданием, — сказал наконец Хериорх. — Более того, ты заметил главное: в этом сне ты обладал ясным разумом, способностью трезво мыслить и рассуждать. Ты спал, и в то же время твой разум бодрствовал. Запомни: в тот момент, когда твое сознание просыпается, когда ты осознаешь себя во сне, это уже не сон, это — сновидение.
— Разве есть разница? — спросил Андрей и тут же понял, что вопрос глупый. Разница действительно была.
— Отличие в способности осознавать происходящее, — пояснил Владыка. — В обычном сне ты подобен слепой марионетке, в сновидении ты хозяин. Смысл твоих упражнений с золотым слитком состоял не в том, чтобы научиться визуализировать его, а в насыщении твоего сознания образом золота. Нам снится то, о чем мы много думаем. Заставив тебя часами глазеть на золото, я добился своей цели. После этого я приказал тебе взять слиток в руки. Обычно на это уходят как минимум месяцы — это у обычного человека. Но я дал тебе небольшой заряд энергии, что позволило сэкономить время. И ты опять справился: взял слиток в руки, обратил на него внимание и тут же твое сознание взяло верх. Весь смысл в том, чтобы обратить внимание на какую-нибудь деталь сна. Стоит за что-то зацепиться, и сознание просыпается.
— Я понимаю, о чем вы говорите, — сказал Андрей. — Но не совсем понимаю, зачем это надо.
— Зачем? — усмехнулся Хериорх. — Я уже говорил тебе, что посредством сновидения можно научиться множеству чудесных вещей. Вот, скажем, самый простой пример. Смотри…
Владыка поднял руку, и тут же кожа на ней зашевелилась. Андрей вздрогнул — на его глазах рука мага меняла свои очертания. Она стала грубее и массивнее, кожа потемнела и сморщилась, покрылась роговыми чешуйками. Кончики пальцев вытянулись и превратились в острые когти.
Андрей тяжело сглотнул — он вспомнил, что нечто подобное уже видел у демона. Тогда, на заброшенном кирпичном заводе.
— Видишь? — Владыка с улыбкой продемонстрировал свою кисть. — Такой рукой можно запросто разрубить человека пополам, можно вырвать сердце или печень. — Глаза его сузились, голос стал низким и хриплым. — И это — только рука. Маг, овладевший сновидением, может превратиться в кого угодно. В кого угодно, понимаешь? Именно отсюда идут все разговоры про оборотней — Рука Хериорха вновь обрела нормальный вид, а голос — прежнее звучание.
— Вы научились этому в сновидении? — тихо спросил Андрей.
— Да. Этому и многому другому. В сновидении наше тело является чистой энергией, и мы можем изменять его по своему усмотрению. Это тоже не так просто, но возможно — вот что главное. Ты учишься
