'баллоном' — ощущение зависания и замирания в воздухе, что-то вроде 'остановись, мгновенье — ты прекрасно!..'
Вениамин надел куртку, сунул по привычке обе руки в карманы и внезапно нащупал в правом кармане какой-то листок. Затем он извлёк его из кармана. Это была новая записка. Ларионов развернул записку и прочитал:
'Я знаю, что вы любите классическую музыку. Жду вас сегодня на концерте симфонического оркестра в Большом зале консерватории. Билет прилагаю. Вы меня узнаете!' И подпись: 'Таинственная незнакомка'.
Испытывая чувство невероятного и беспричинного счастья, он просто стоял и просто ощущал это самое ощущение невероятного счастья, даже не пытаясь разобраться. Не было ничего такого, чтобы быть таким счастливым, хотя и прыжок был удачным, но не бог весть каким удачным, и дожди были такие в его жизни не раз, и записки он получал не раз вроде: 'Ты мне изменил, но я тебя люблю', хотя он никому не изменял, потому что никого не любил…
Может, это было счастье прощания с каким-то прекрасным временем человеческого бытия?.. Или. может, напротив — это было счастье встречи с чем-то новым в жизни, чего он ещё не знал, но смутно догадывался. А может быть, его счастье в эту минуту было именно в том, что он не знал, почему он счастлив!..
Вдохнув жадно в себя тополино-горьковатый настой последождевого воздуха, Ларионов повертел записку в руках и сказал сам себе:
— Острые углы треугольника и более загадочного, чем Бермудский, — после этого он оглянулся.
Со стороны проходных ворот Стеллка медленно подходила к нему, пристально глядя ему в глаза.
— Я ведь тебе нравлюсь? — сказала она; он молчал. — А у меня вот никак не получается, чтоб ты мне тоже понравился… просто так… не по расчёту… Слушай, а ведь я могу и немного подождать?.. Ты ведь, говорят, скоро станешь чемпионом мира по прыжкам в высоту, и у тебя будет машина, деньги… Так что я, пожалуй, подожду немного. Пусть у меня первая любовь по расчёту будет, в кредит?.. А в общем-то, зачем мне ждать? У меня и сейчас есть прыгун с машиной, с деньгами, с богатыми родителями, с богатой бабушкой и с тёткой за границей…
— Прыгун, говоришь? В высоту? — с любопытством спросил Вениамин.
— В ширину… Рекордсмен мира по этому виду… Но мне кажется, что шире он уже не прыгнет… А ты, по-моему, действительно можешь прыгнуть выше всех! У меня нюх, — Стеллка заботливо разгладила ладонями линялые джинсы.
— Скажи, пожалуйста, а у тебя случайно нет сестры?
— Есть, — ответила Стеллка.
— А она похожа на тебя или нет? — спросил Ларионов.
— Как две капли воды — мы с ней близнецы… А тебе-то что? подозрительно сказала она.
— А вдруг я в неё влюблюсь с первого взгляда… — засмеялся Вениамин.
— Ну, это уже хамство, — рассердилась Стеллка. — Ему делают исключение, разговаривают с ним, а он…
Резко повернувшись, она пошла прочь со двора, такой походкой, какой прогуливаются манекенщицы, демонстрируя фасон нового платья. Затем остановилась, сделала ногой что-то похожее на фуэте (оборот вокруг себя!) и, картинно уставив руки в бок, крикнула рассерженно:
— Мы с сестрой близнецы, но она не такая красивая, как я.
— Ничего, — миролюбиво согласился Ларионов, — вот лишь бы не была такая пустая.
— От такого и слышу, — фехтовально отозвалась Стеллка.
В воротах на неё чуть не наткнулся Толкалин. Он нёс полную кошёлку яблок и всё время следил, чтобы они не вываливались.
Стеллка на ходу взяла яблоко. Леонид растерянно посмотрел ей вслед. Она откусила кусочек яблока, сморщилась, вернулась и положила яблоко обратно в кошёлку Толкалина.
— Кислые, — укорила она его и ушла.
— Лёнь… — позвал Вениамин. — Слушай, давай сегодня в театр не пойдём, пойдём в консерваторию. Бери Виту и…
— Нет уж, — наотрез отказался Леонид.
— Ну, не любишь ты симфонию, ну, знаю, — не понял его Ларионов. — Но надо же попробовать разобраться в этой музыке, я ведь тоже не сразу её полюбил.
— Кого ты полюбил не сразу? — насупился Леонид.
— Как кого? Чего! Музыку, — ответил Вениамин.
— Ну и иди! И люби её!.. — грубо сказал Леонид.
— Была бы честь предложена… — Вениамин направился к беседке.
Из пролома в заборе вылез Гусь.
— Честь! Вот именно, честь! — пробормотал Леонид вслед Ларионову. И встретился взглядом с Гусем. — Гусь, ты можешь пистолеты достать? — решительно спросил он.
— Гусь всё может. Для чего?
— Для дуэли. Я хочу тут кое-кого на дуэль вызвать,
— Конечно, могу, — кивнул Гусь. — Раз для дуэли. Соперник, да? А ты задуши его, как Ромео Джульетту… Но только после олимпийских игр, во время я не позволю.
— Джульетту душил не Ромео, а Отелло… и не Джульетту, а Дездемону, — печально поведал Леонид.
— Какая разница — кто кого? Важен результат, — отмахнулся Гусь.
Они пошли к подъезду, обсуждая различные виды дуэльных пистолетов.
Ларионов, сидевший на перилах беседки, даже не подозревал, что в каких-то ста метрах от него, за фигурами древнегреческих богов, идёт о нём горячий разговор.
…- Раз так, — утверждала Татьяна, — лучше я влюблю Ларионова в себя! Посмотрю на него с поволокой… Что такое взгляд с поволокой?
— Очень просто, — ответила Вита, — взгляд в угол, на нос, на предмет… Вот так…
— Взгляд в угол, на нос, на предмет… — повторила Татьяна. А если угла нет?
— Господи, ну посмотри просто вверх… в небо… Ну, мне пора, — Вита заторопилась домой.
— А ты всё с этим меланхоликом встречаешься? — спросил Вадим, имея в виду Толкалина.
— А что? — спросила Вита и добавила, загадочно улыбаясь, ну прямо как Мона Лиза: — А может, я не с ним встречаюсь…
— А с ним тоже зря, — сказал Вадим, имея в виду Ларионова. — Тебе со мной надо встречаться.
— Это почему же?
— Ты знаешь, школьники — круглые отличники и круглые отличники — студенты в жизни хода не имеют. В жизни вообще побеждают не круглые.
— А какие же?
— А такие… трёхугольные, четырёхугольные… В жизни чем больше углов, тем лучше. — Вадим согнул руки в локтях, демонстрируя острые углы локтей.
— А сколько же у тебя углов? — спросила Вита.
— Сколько есть — все мои, а хочешь, и твои будут.
— Чао… октаэдр!.. — сказала Вита, давая понять Вадиму, что разговор окончен.
— Главное в жизни имеет значение пересечение, пересечение, продекламировал вслед ей Вадим.
Оставшись одна, Татьяна задумчиво сказала вслух сама себе:
— А вообще-то, по-моему, чемпион не должен влюбляться ни в кого. Чемпион принадлежит спорту и никому лично… Но уж, если лично он должен кому-то принадлежать, то это мне. Я одна из наших девчонок на него могу подействовать в самом положительном смысле!
Она стала торопливо писать записку.
— Это ещё что за новости? Что у тебя в руках? — неожиданно выглянула из-за 'статуи' Зевса Елена Гуляева.
— Моё объяснение в любви Вениамину Ларионову. Я в него влюбилась, — твёрдо сказала
