— Да это я просто зарядкой занимаюсь, утром — утренней, ночью — ночной. — Татьяна стала делать наклоны. — Чтоб таких, как вы, победить, с вашим идиотским здоровьем и вашими идиотскими выдумками, знаешь, надо быть в какой спортивной форме?!
— Да ну тебя, — усмехнулась Елена.
Девочки прошли мимо Татьяны.
Самое удивительное, что в эту знаменательную ночь никто не изумлялся, увидев друг друга так поздно во дворе. Видимо, какие-то незримые чувства, по-иностранному 'флюиды', не давали никому спать этой ночью. Всё смешалось в сознании: день и ночь, вчера и сегодня, прошлое и будущее. А будущее, как известно, зарождается в прошлом и куётся в настоящем с тем, чтобы самому когда-нибудь стать настоящим, а затем — и прошлым…
Да и честно говоря, какой тут сон, когда столько волнений, нервов и забот поставлено на карту!
— Ой, девочки! — вспомнила Светлана. — А ещё что случилось! Что случилось!
— А что случилось? — безнадёжно сказала Елена, уже привыкшая к ударам судьбы.
— Ужас! Сплошной ужас! — воскликнула Светлана.
— Подожди. — Елена внимательно всматривалась в окружающую темноту. Даже под скамейку заглянула. — Этот… Этот с кинохроники, я заметила, не только Ларионова снимает, но и нас всех. Говорят, скрытой камерой начал… Я с Сидякиным вчера разговаривала, смотрю, а он с крыши беседки на нас свою кинокамеру навёл.
Надежда опасливо заглянула за 'статую' атлета.
— А я выхожу на балкон, смотрю, этот Гиви меня с балкона Цветковой снимает прямо в упор.
— Как бы нам с этим хроникёром в документальную историю не попасть, — сказала Елена. — А что у него с Мосфильмом-то?
— Ой, девочки, — опять воодушевлённо начала Светлана, — режиссёр вчера был, уговаривал лично Ларионова. А Ларионов: 'Я ещё должен подумать. Я ещё раз должен прочитать сценарий'.
— Господи! Все мечтают сниматься в кино, а он ещё должен подумать! Зазнался! — Елена пнула ногой камешек.
— Это уж точно! — согласилась Надежда. — Если уж отказывается сниматься — это уж развоображался.
— Ну, так какой ещё ужас? — деловито спросила Елена Светлану.
— Витка-то влюбилась в Ларионова по-настоящему! — торопливо сообщила Мухина.
— Ну, уж это уже перевыполнение нашего задания. В конце концов, мы её просили только 'как бы влюбиться'! А Ларионов?
— И Ларионов тоже по-настоящему влюбился, — потупилась Мухина.
— Как по-настоящему? Он же друг Толкалина?! — рассердилась Елена.
— Не должен, а влюбился.
Как и Елена, Надежда была тоже явно огорошена.
— Так ведь он с тремя встречается: со Стеллкой, со Степанидой и с Витой.
— Ну, это просто моральное разложение, — простодушно разъясняла Светлана. — Раньше он на девчонок и внимания не обращал, а теперь сразу за тремя ухлёстывает. Вчера идёт пьяный, шатается и поёт: 'Парней так много холостых, а я хочу женатым быть!..'
Надежда так и ахнула:
— С ума сойти! Неужели и выпивать начал?
— Своими глазами видела, как Ларионов шёл и шатался.
— А Гуся всё тренирует по ночам? — спросила Елена.
— Тренирует! — ответила Светлана.
— И всё под свисток? — не унималась Елена.
— Под свисток!
— И всё с чемо… — начала Елена.
— …даном! — подхватила Светлана. — С чемоданом. Мало того, что Гуся тренирует прыгать с чемоданом, так ещё и сам с чемоданом прыгает. Мало того, что с чемоданом прыгает, ещё и танцульки завёл! Раньше, бывало, на школьном вечере подойдёшь: 'Веня, потанцуем?' А он: 'Я не танцую!' А теперь…
— Какие танцульки? — впервые услышала Надежда.
— Вот так, потренирует Гуся, потренирует, а потом танцевать начинает то со Стеллкой, то с Витой Левской! А Гусь говорит, и зачем, говорит, полярная ночь шесть месяцев в Арктике, а не здесь, в Москве. И Цветков с ними тренируется.
— Кошмар! Видно, целую шайку сколачивают! — подытожила Надежда.
— Вот и выпивать начал. Ужас какой!.. — сокрушалась Елена.
— И жениться хочет! — вставила Надежда.
— Ты всё это в историю болезни записала? — сказала Елена Светлане.
— Конечно, записала. Я же олимпийская медсестра!
— Ещё что нового?
Светлана знала всё.
— Гусь-то жить уже переехал к Ларионову!
— Да не может быть! — опешила Надежда.
— Вот тебе и раз! — только и смогла вымолвить Елена.
А Светлана продолжала:
— Видно, и отца Ларионова хотят втянуть в свои дела.
Надежда насторожилась.
— В какие дела?
Светлана словоохотливо пояснила:
— А в такие, какими уже милиция заинтересовалась: у покойной бабушки Гуся уникальная коллекция икон была, а Гусь теперь с ними какие-то шахеры-махеры делает. А отец Ларионова, наверно, перед этим их реставрирует.
Елена даже головой повертела:
— С ума сойти! И Толкалин ещё воспевает его в своих стихах! Так!.. Кто говорил, 'рано зазнавать Ларионова'? Рано!.. Поздно!.. Ещё раньше надо было зазнавать, раньше! Гораздо раньше!.. А теперь я уж и не знаю, не опоздали ли мы?
— Да… — протянула Надежда, — здесь уже не двойничком чемпиона попахивает, а… может быть, и семерничком или даже восьмерничком!..
— Всё это хорошо, — отмахнулась Елена, — но… почему он не выступает хуже, чем обычно? Больше того, он даже значительно улучшил свои результаты.
— Сама удивляюсь! — удивилась Надежда.
Девочки вновь повернули к беседке.
Татьяна сидела на ступеньках уже не одна. Рядом с ней пристроился Леонид Толкалин с гитарой. Он взял несколько аккордов и откашлялся.
— А-а-а, нахально-инструментальный ансамбль? — сказала ему Елена. — Что нового?
— Три-четыре! — по-дирижёрски взмахнула Татьяна руками. И Лёня тихонечко запел:
