Флейта для чемпиона

Лена победным взглядом оглядела притихшую судейскую коллегию.

— Давай! — Елена протянула руку.

Но Гусь не спешил отдавать расписку. Он держал её над головой. Он сомневался: стоит ли отдавать? А может, его попросту надули?

— А в Эль-Греции на время их олимпийских игр действительно прекращали всякие… ну, эти… как их… — замялся он.

— Безобразия… — подсказал Тарас.

— Попрошу без оскорблений, — сдвинул брови Гусь.

— Секретарь, предъяви доказательства! — официально обратилась Елена к Цветкову.

Геннадий достал из папки книжечку, перелистнул и, найдя нужное место, важно прочитал:

— '…Во время Олимпийских игр по всей Греции устанавливалось священное перемирие… Никто из греков не имел права применять оружие… Все, едущие на игры, считались неприкосновенными лицами, находящимися под особым покровительством Зевса… '

Гусь недоверчиво заглянул в книжку, чтобы убедиться, что Геннадий Цветков его не обманывает.

— Ну, уж если древние эль-греки завязывали все свои делишки, то мне сам бог велел… — Гусь вздохнул и со словами: 'Наше вам прочтение!' — вручил расписку Елене Гуляевой. — И зачем только они завязывали, эти самые эль-греки! — снова вздохнул он. — Чудаки!

— Нет, но почему он греков называет эль-греками?! — истерически воскликнула Надежда, во всём стремившаяся к точности.

— Потому что картина такая про греков шла 'Эль-Греки', — заявил Гусь.

— Картина называлась 'Эль Греко', а не Эль-Греки, и была она про испанского художника Эль Греко, а не про греков! — вскипела Надежда.

— Надо же, — опешил Гусь. — А я думал, что это про греков, которые пили эль…

— Хватит вам спорить, — прервала их Елена. — Главное, что Гусь дал расписку. — И ликующе её обнародовала, не удержавшись от замечания: — Ошибок-то, ошибок! Ну ладно… 'Я, Гусь, обязуюсь во время олимпийских игр и подготовки к ним, по примеру древних греков, которые тоже завязывали свои дела в Риме:

1) не давать срисовывать с икон копии;

2) не давать по организму;

3) не хрюкать;

4) не курить;

5) не выражаться…' Так!.. — Она поспешно пропустила. — И ещё десять 'не'.'…И если я нарушу эту клятву, то пусть меня постигнет презрение моих корешей и кара начальника 215 отделения милиции'. И подпись… Прекрасно! — сказала Лена, относя слово 'прекрасно' больше к себе, чем к Гусю. — А то переписал бы эту расписку на всю жизнь. Тебя за эти иконы ещё в тюрьму посадят.

— Хочешь медаль получить за спасение утопающего в волнах житейского моря? — спросил Гусь Елену и сам за неё ответил: — Не боись, мне любое море по колено, после игр докажу.

— И пусть перестанет петь свои дурацкие безграмотные песни, — потребовала Надежда. — Хотя бы на время олимпийских игр.

— Минуточку! — встрепенулся Гусь. — Почему безграмотные! обиделся он. — Это же слова Жоры- Интеллигента. Что он, истории не знает, что ли? Сам сколько раз в неё попадал!..

— Да Цезарь никогда не был древнегреческим королём, он был римским императором, понятно? — возмущённо продолжала Надежда.

— Серьёзно? — изумился Гусь. — Тогда за что же Жору все зовут интеллигентом?.. Такую фальшивку пустил!.. — сокрушённо покачал он головой.

— Вот тебе слова олимпийского вальса, — Елена вырвала из тетради Лёни Толкалина листок и протянула его Гусю. — Выучи, а свои дурацкие песни брось…

— В темпе вальса, — прочитал Гусь и продолжал:

Не слышно команд, ни призыва стартёров
Ни рева трибун и не судей наказ.
Зато зазвучал нам сегодня весёлый
Наш вальс олимпийский,
Спортивный наш вальс!

— Кстати, — сказала Надежда, обращаясь к Гуляевой, — а почему бы нам не привлечь Гуся к нашему празднику искусств? Понимаешь, Гусь, — обратилась Надежда к Гусю как к равному, — Кубертен, воскресив древнегреческие Олимпийские игры, почему-то не воскресил в них союз спорта и искусства.

— Чего, чего? — переспросил Гусь, принимая равенство как должное и заслуженное.

— Ну, в Греции, — вмешалась Елена Гуляева, — во время спортивных состязаний состязались ещё певцы, поэты. И мы тоже хотим, чтоб у нас… В общем, ты вот петь умеешь…

— И танцевать, — подсказала Фокина.

— И танцевать.

— Ну вот что, — сказал Гусь, поняв, к чему клонит свои слова Гуляева, — у вас своя самодеятельность, у меня своя. А насчёт Кубертена — это по моей части, дайте мне его адрес, и я ему покажу, как упускать… чего он упустил-то?

Гуляева улыбнулась и сказала:

— Кубертен умер в 1937 году.

— Его счастье, — сказал Гусь.

— Кстати, — вставил Тарас, — и пусть Гусь не только себя, но и Жору-Интеллигента призовёт к порядку, и всю его 'хиз оркестру'.

— Да, Гусь, — встревожилась Елена, — я надеюсь, что ты не только сам будешь вести себя как подобает, но не позволишь никому здесь хозяйничать.

Гусь снисходительно посмотрел на неё.

— Гуляева, я же тебе сказал, что буду ангелом-хранителем ваших олимпийских игр. — Он достал из кармана маленький иконописный портрет казанской божьей матери и широким крестом благословил весь двор, на котором кипела подготовка к играм! — С вами бог! И я!.. Так что вы в полной безопасности!

Затем он, походя, снял висящие на гвозде пять скрещённых олимпийских колец из фанеры и приставил их к затылку, словно нимбы:

— Так начинается житие святого — разумеется, только на время олимпийских игр! — Гуся- великомученика! Извините, побыл бы с вами ещё, но ведь я не только ваш раб, но и божий!

Ударив по струнам гитары, Гусь запел:

Окружу я себя разной свитою.
Из амфор буду есть я и пить!
И, как Цезарь со своей Нифертитою,
На приемы в посольство ходить.

С этой чудовищно неграмотной песней Гусь отправился в обратный путь.

Вообще-то для Гуся не существовало ни дорог, ни тротуаров, ни дорожек, ни переходов. Он прокладывал их сам, спрямляя выкрутасы пешеходных тропинок и укорачивая пространство всеми дозволенными и недозволенными способами. (Впрочем, Гусь ведь не только так перемещался, он так и жил!) Гусь сноровисто перепрыгнул во дворе всё, что можно было перепрыгнуть, спрямил, что можно было спрямить, сэкономил всё, что можно было сэкономить и во времени и в пространстве, и, перемахнув через