объявится… Как этот мерзавец войну нам объявил, очередной наш «вечный мир» с Польшей порвал, так все отслеживается, Гриша.
— Пятнадцатого сентября он будет — выпалил Григорий. — На Никиту Бесогона.
— Думаю, шестнадцатого, — уточнил Лаврентий. — И сперва Лев Сапега подойдет, а потом уж король.
— Не с этим же ты очертя голову пер, сквозь заставы ломился? — спросил Шеин.
— Ну… И с этим тоже, конечно… Хорошо, что знаете… Но… Ехал я сообщить, что у тебя, господин воевода, в подвалах крыса завелась.
— Кто? — изумился Шеин.
— Крыса. Немцы так говорят, да и нам, похоже, сие выражение понадобится.
Теперь уж Колдырев запустил руку под жупан, под рубаху и вытащил сильно помятый свиток.
— Вот. Я возвращался в Россию. Ехал через Оршу. Там вышел случай, до которого щас дела нет. Но только при одном негодяе-поляке… покойнике… оказалось вот это письмо.
Григорий принялся разворачивать свиток, но из него тут же выпал другой.
— Тьфу ты, я и забыл! — Колдырев поспешно поднял бумагу. — Это я для сохранности одно письмо в другое завернул. А это как раз послание, которое вез поляк. И не от кого-то, а от короля Сигизмунда Третьего Вазы.
— Дай! — Шеин пробежал письмо глазами и протянул Логачеву.
— Глянь-ка, Лаврушка.
— «Милостивый государь! — стал вслух читать Лаврентий. — Все еще с надеждою и нетерпением ждем обещанного Вами плана подземелий крепости С., коий Вы обещали выслать…»
Сокольничий запнулся и дальше читал молча; лицо его, как и лицо Шеина, делалось все более напряженным.
— Кто? — воевода уперся взором в лицо Логачева. — Кто может быть этой крысой, а, Лаврушка?
Тот сверкнул очками.
— Знал бы — переметчик бы у меня в подвале на дыбе висел. А кто… Полный план крепости может составить любой стрелец. Но вряд ли это имеет в виду Сигизмунд. Сколько иностранцев через Смоленск проезжало и кем они на самом деле были — Бог весть. Думаю, речь о тех внешних укреплениях, что ты этим летом ставил. Вот это действительно тайна. Полный список всех, кто доступ имел, сей же час представлю.
— Таких не много, — сдвинув брови, кивнул Шеин. — Хотя, судя по этому письму, плана у короля пока нет.
— Если письмо было одно. И если это попало к нам случайно.
— Да нет, пожалуй… Слишком сложно.
— А я бы проверил.
— Твоя воля. Действуй.
Логачев шагнул было к двери, но вдруг обернулся и, глядя прямо в глаза недавнему пленнику, спросил:
— А что за второе письмо у тебя, боярин? Взглянуть нельзя ли?
Колдырев протянул свиток, который перед тем небрежно сунул за пазуху.
— Только это ничего не значащая писушка, весточка от англичанина, с которым я от Посольского приказа ездил, его другу московскому.
— Говоришь не значащая, пусть так оно и будет, Григорий Дмитриевич. — Логачев улыбнулся как-то особенно ласково. — Только мне любопытно стало, отчего на сем свитке углем да по-латыни слово «Смоленск» начертано?
— А! — Колдырев рассмеялся. — Это и вовсе не к делу. Это я девице одной объяснить пытался, откуда родом. Польке одной.
Он помолчал и зачем-то добавил:
— Крысе.
Шеин удивленно взглянул на него. Григорий совсем смешался:
— Так ее звали. Крыштина, наверное.
Лаврентий между тем развернул письмо и впился в него взглядом.
— Хм! Еще более любопытно…
— Что еще-то? — не понял Григорий. — Ничего особенного. Ты по-английски говоришь?
— Что ты, боярин! — замотал головой Логачев. — Откуда мне знать такие премудрости? Просто гляжу: здесь то же самое написано, что и с другой стороны.
Логачев поймал обращенные на него недоуменные взгляды и, снова развернув письмо, показал его Михаилу:
— По-аглицки читаешь, воевода?
— А то ты не знаешь. Нет, конечно.
— Ну, так пускай Гриша нам прочтет. Не по-нашему, а по-ихнему. Прочти, сделай милость!
Воевода кивнул, и Григорий, пожав плечами, стал читать:
«Such a rare and long-awaited opportunity to send a message to you!
My dearest friend, don't worry about me, it seems all my troubles and misadventures are over now.
Other people here are so kind, I'll never forget their helping hands and generous hearts.
Let me believe, this letter finds you well.
Every time I remember your cordiality I want to thank you so much for the help and advice you have shared with me in the past.
Now I want to say that you were absolutely right, a picture paints a thousand words.
Sapienty sat, but Lord, why do we have such a hard time growing wise?
Колдырев читал по-английски про себя, а вслух — сразу же переводил.
— Ну вот, — свернул он свиток — сущая безделица.
— Вот-вот! — Лаврентий быстро потер лысину рукой туда-сюда, как нередко делал, озаренный важной мыслью. — И я-то думаю: с чего это англичанин просит везти в Москву письмо с такой-то безделицей? Попросил бы на словах поклон передать, да еще то-то и се-то добавить. Ан нет!.. Глянь еще раз на бумажку-то, боярин Григорий. Ничего не примечаешь?
— Нет, — уже в полном недоумении ответил Колдырев.
— Михайло Борисович, а ты глянь-ка?
Шеин посмотрел на строки письма, вгляделся, прищурился — и вдруг ахнул:
— Вот так штука!
— То-то, — весомо сказал Лаврентий. — Григорий Дмитриевич, видно, не уразумел, потому как язык сей знает и читает на нем. А мне-то и тебе, воевода, легче: мы просто буквы видим, закорючки нерусские.
— Мне кто-нибудь объяснит, что вы там такое видите? — почти возмущенно воскликнул Колдырев.
Воевода чуть помедлил, будто бы сомневаясь, но потом все же протянул ему бумагу:
— Посмотри внимательно, Григорий. Смотри на буквы, с коих предложения начинаются.
Колдырев вслед за воеводой не удержался от изумленного возгласа. SMOLENSK!
— А это как ты объяснишь, Гриша? — негромко спросил Шеин.
Посадский голова
(1609. Сентябрь)
«А что же это я? Столько раз бывал в Смоленске, с воеводой встречался и в Москве, и здесь. Не раз
