доказательство того, что ты еще не оправился от утраты горячо любимого отца. Так что я разрешаю тебе остаться в училище еще на полгода, разумеется, если ничего подобного больше не произойдет. И, конечно же, ты должен извиниться перед господином Губкой».
Извинение состоялось при более чем курьезных обстоятельствах. Господин Губка преподал Адольфу воистину незабываемый урок. Даже о самом слабом человеке ничего нельзя знать заранее, пока он не продемонстрирует свою сильную сторону.
Господин Губка облачился по такому случаю в свой лучший костюм и наверняка отрепетировал речь заранее. Говорил он, не глядя Адольфу в глаза, но куда более строго, нежели такое удавалось этому мямле в классной аудитории.
— Мы не будем касаться причины, по которой ты оказался здесь. Однако я настаиваю на том, чтобы ты прочитал вслух следующую молитву.
И он передал Адольфу лист хорошей бумаги в линейку, на котором сплошь заглавными буквами было написано:
О ГОСПОДЕНЬ ВЕЛИКИЙ АРХАНГЕЛЕ! ИЗБАВИ НАС ОТ ВСЯКИХ ПРЕЛЕСТИ ДИАВОЛЬСКИЕ, ЕГДЫ УСЛЫШЬ НАС, ГРЕШНЫХ, МОЛЯЩИХСЯ ТЕБЕ И ПРИЗЫВАЮЩИХ ИМЯ ТВОЕ СВЯТОЕ.
УСКОРИ НАМ ПОМОЩЬ И ПОБОРИ ВСЕХ ПРОТИВЯЩИХСЯ НАМ СИЛОЙ ЧЕСТНОГО И ЖИВОТВОРЯЩЕГО КРЕСТА ГОСПОДНЯ, МОЛИТВАМИ ПРЕСВЯТОЙ БОГОРОДИЦЫ, МОЛИТВАМИ СВЯТЫХ АПОСТОЛОВ, СВЯТИТЕЛЯ ЧУДОТВОРЦА НИКОЛАЯ, АНДРЕЯ, ХРИСТА РАДИ ЮРОДИВОГО, СВЯТОГО ПРОРОКА ИЛЬИ И ВСЕХ СВЯТЫХ ВЕЛИКОМУЧЕНИКОВ, СВЯТОГО МУЧЕНИКА НИКИТЫ, И ЕВСТАФИЯ, И ВСЕХ ПРЕПОДОБНЫХ ОТЦОВ НАШИХ, ОТ ВЕКА БОГУ УГОДИВШИХ, И ВСЕХ СВЯТЫХ НЕБЕСНЫХ СИЛ.
О ГОСПОДЕНЬ ВЕЛИКИЙ АРХАНГЕЛЕ! ПОМОГИ НАМ, ГРЕШНЫМ, И ИЗБАВИ НАС ОТ ТРУСА, ПОТОПА, ОГНЯ, МЕЧА И ОТ НАПРАСНОЙ СМЕРТИ, ОТ ВЕЛИКОГО ЗЛА, ОТ ВРАГА ЛЬСТИВОГО, ОТ БУРИ ПОНОСИМОЙ, ОТ ЛУКАВОГО ИЗБАВЬ НАС ВСЕГОДА И ВОВЕКИ ВЕКОВ. АМИНЬ!
— Известно ли тебе, к кому обращена эта молитва? — спросил господин Губка.
— Может быть, к архангелу Михаилу? — неуверенно предположил Адольф.
Ну разумеется! Он же прекрасно знает эту молитву. В монастыре в Ламбахе ему приходилось каждое утро читать ее после мессы. Хуже того, он прекрасно помнил и как твердил ее, сидя на табуретке и набросив себе на плечи платье Анжелы.
— Да, — сказал он уже без колебаний, — эта молитва, мой господин, обращена к святому архангелу Михаилу. — И тут же у него, как тогда, в платье Анжелы, встал, правда, не так сильно.
Господин Губка был лютеранином, а не католиком и потому не знал, что величественно-грозные слова молитвы отлично знакомы мальчику и, значит, не производят на него ожидаемого учителем впечатления. Адольф прочитал молитву без малейшего трепета. Более того, он форсировал голос, он утрировал, можно сказать, кривлялся.
Короткая речь, заготовленная господином Губкой по поводу потопа, огня, меча и напрасной смерти, явно пропала втуне. Хуже того, учитель вновь почувствовал себя бессильным перед этим угрюмым реалистом, судя по всему уже задумавшим очередную выходку. Идея с молитвой была хороша, но, как все благие намерения, лишь мостила дорогу в ад.
Учитель пробормотал несколько слов о том, что ему было приятно «узнать тебя и с хорошей стороны, юный Гитлер», и прервал свой монолог на полуслове.
— Нижайше прошу прощения за мое вчерашнее поведение, господин Губка, — ответил на незаконченную речь Адольф, никоим образом не показывая, что унижен. Да он и не был унижен.
Господин Губка в очередной раз почувствовал, что вот-вот расплачется. Во избежание этого конфуза он жестом отпустил мальчика.
Выйдя из кабинета, Адольф впал в безмолвную ярость. Этих лицемеров следовало бы ткнуть мордой в восковую вагину из анатомического музея!
Вместе с тем он уже готовил речь, с которой предполагал обратиться к одноклассникам, когда они окружат его на ближайшей перемене. «Что ж, — скажет он им, — бедного старого Губку я определенно сделал».
После уроков он затеял игру в снежки с новыми друзьями, благо на дворе стоял март, и провозились они в снегу до самых сумерек. Играя, Адольф придумал и принялся выкрикивать своего рода заклинание (в наши дни его назвали бы речевкой): «Бодрость, пламя, кровь, железо!» — и ближе к концу игры с невероятным удовольствием обнаружил, что трое соучеников из его «команды» освоили речевку и повторяют ее в ходе ледового побоища. Адольф и сам не знал, откуда взялась эта фраза, наверняка не из книги. «Бодрость, пламя, кровь, железо!» (Уже и не помню, не была ли то моя подсказка? Так часто приходится делиться с клиентами собственными находками.)
Остановимся на том, что, вернувшись домой, Адольф снял с полки томик Трайчке и выучил наизусть нижеследующий пассаж:
В ближайшие месяцы Адольф не раз задумывался над этими словами. Можно ли на них полагаться? Соответствуют ли они действительности? Ведь и немцы бывают разными, и кое-кто из них, тот же господин Губка, существа совершенно бесполезные. И все же в ходе возобновившихся сражений в лесу он вел своих «бойцов» в атаку, выкрикивая эту мутную и многословную сентенцию. Да и самому себе повторял ее то и дело, толком даже не понимая, что она, собственно говоря, означает. Но ничто из того, что ему доведется прочесть в следующие сорок лет, не окажет на него столь гипнотического воздействия. Нам, бесам, давным-давно известно, что дюжинный ум, целиком и полностью проникшись какой-нибудь идеей мистического свойства, способен на недюжинные деяния, выходящие далеко за рамки его природного потенциала.
Поздней весной 1903 года возобновившаяся по субботам игра в войну обернулась новыми непредвиденными трудностями. Иногда каждая из армий насчитывала до пятидесяти «бойцов», а значит, Адольфу поневоле пришлось столкнуться с проблемами военно-полевой логистики. У обеих сторон теперь появились собственные раненые и чужие пленные. Оставаясь (до самого недавнего времени) на ничтожных ролях в реальном училище, здесь, в лесу, Адольф, наоборот, был генералиссимусом. То и дело он придумывал новые правила ведения боевых действий и тут же менял их. В одну из суббот он пришел к такому выводу: пленных следует или запирать под замок, или просто-напросто ликвидировать.
Затем ему пришлось признать: придерживайся он второго способа, большинство сражений будет заканчиваться слишком быстро. Потому что «убитые» немедленно разойдутся по домам, деваться им все равно некуда. Значит, пленных нужно сажать под арест. Но на какой срок? Одни предложили тридцать минут, другие—час. И кто будет это отслеживать? Нужен постоянный тюремщик, не подыгрывающий ни одной стороне, ни другой. (В конце концов эту «должность» отдали мальчику, у которого были карманные часы.) И тут на Адольфа снизошло вдохновение. Заключенный может заслужить свободу, согласившись шпионить в пользу взявшей его в плен стороны. Разумеется, он вправе отказаться и тогда должен будет провести в темнице весь срок, но отказывались не часто. Адольф уже подметил, что пленному быстро становится скучно.
Занятия в реальном училище закончились в июне. Прошлое лето в Садовом Домике завершилось кровоизлиянием Алоиса. Теперь, летом 1903-го, семейство — Клара, Анжела, Адольф и Паула — погрузило все необходимое в два вместительных чемодана и отправилось в Шпиталь к Клариной сестре Терезе. Здесь они провели три месяца. Пока Алоис был жив, и речи о возвращении в Шпиталь, разумеется, не заходило: он бы такого не вынес. Вспомнил бы сразу о заброшенном коровнике, в котором нашла себе приют его мать. Так или иначе, к настоящему времени фермер Шмидт, муж Терезы, обзавелся достаточными владениями для того, чтобы принять под свой кров весь клан Гидлеров-Пёльц-лей. Ферма не представляла собой ничего
