особенного: пашня, дом, пристройки, амбары, загон для скота, однако Шмидт, человек чрезвьиайно трудолюбивый, сумел сделать ее по здешним меркам просто-напросто процветающей. У него было несколько земельных наделов и орешник, в котором нужно было собрать урожай, так что лишние руки (а Клара могла предложить три пары) ему в любом случае пригодились бы. «Да и ей будет хорошо: поработает в поле, глядишь, от сердца и отляжет», — заметил Шмидт.
Однако, в отличие от старшей сестры и матери, Адольф решил не утруждать себя работой. Он играл с деревенскими ребятами и даже пытался научить их «сражаться», но происходило это уже после того, как все они отработали свое в поле, а значит, валились с ног от усталости и буквально засыпали на вверенных им «постах».
Большую часть дня Адольф (которого прикрывала и при случае покрывала Клара) проводил за чтением или рисованием, после чего уходил на прогулку в лес и выискивал там места и местечки, пригодные для предстоящих сражений. Однажды его все-таки позвали поработать, но Клара тут же заявила, что работать ему нельзя, так как у мальчика не все в порядке с легкими. Клара даже сказала Терезе, что, поскольку Адольф не может работать, она готова платить за его питание. На том и поладили.
К осени Анжела собралась замуж за некоего Лео Раубаля, банковского нотариуса. Адольфа тошнило от одного его вида. При каждом визите Раубаль заговорщически осведомлялся у будущего свояка: «Симулируешь? Ведь с легкими у тебя все в порядке, не правда ли?» Адольфа от этих слов бросало в холодный пот — и в ярость. Да и откуда могли появиться у Раубаля такие мысли? Наверняка от Анжелы!
Тем не менее в предстоящем замужестве сестры Адольф усматривал и положительную сторону: его собственное финансовое положение в результате должно было улучшиться. Как только сестра покинет общий кров, ему будет причитаться большая часть сиротской пенсии. Разумеется, Анжела не была на седьмом небе от счастья. Она выходила замуж не потому, что полюбила, а потому что более или менее подходящий жених подвернулся под руку. А ведь добрая мачеха питала на ее будущее большие надежды!
И сейчас Клара была не только разочарована, но и удивлена выбором падчерицы. И страшно злилась на себя. Это ведь она во всем виновата: ей не удалось познакомить Анжелу с перспективными молодыми людьми. Проживая в Садовом Домике, они вполне могли обзавестись надлежащими знакомствами, но Клара не отличалась ловкостью в таких делах. И, когда требовалось произвести на нового знакомца впечатление, очаровать его и прельстить размером приданого, и она сама, и Анжела как-то робели. Так что пришлось поневоле удовольствоваться Раубалем.
Клара рассматривала предстоящее замужество падчерицы как своего рода похищение. Раубалю просто повезло. Анжела заслуживает куда лучшей доли. А у жениха и внешность какая-то, мягко говоря, нездоровая.
Чего Клара не знала, так это того, что ее падчерица по-прежнему втайне влюблена в родного брата. Анжела понимала, что Алоис-младший никогда не вернется, но за семь лет, прошедших с момента его бегства, он превратился в ее мечтах в идеального мужчину. Анжела вспоминала о том, каким красавчиком он был, гарцуя на своем Улане. Разумеется, она полагала, что, живи они до сих пор под одним кровом, она бы никогда не позволила себе сойтись с ним, а вот поцеловать разок, спрыгнув с лошади, она Алоису, пожалуй, разрешила бы. Даже после того, как семья Гитлер переехала в Садовый Домик и у Анжелы появилась собственная комната, она держала под подушкой снимок брата, сделанный заезжим фотографом в погожий летний день на пасеке в Хафельде. Алоис, разумеется, решил сфотографироваться вместе с Уланом. Для этого ему пришлось вывести лошадь из стойла и привести туда, где уже расставил свою треногу фотограф.
Анжела украла снимок. Так она отомстила брату за насмешки над ее страхом перед ездой на Улане. Когда Алоис обнаружил пропажу фотографии, ей пришлось поклясться, что она понятия не имеет, куда та запропастилась.
— Могу поклясться тебе на Библии, — сказала она. — На целой стопке Библий.
— А откуда ты возьмешь ее, эту стопку? — спросил Алоис.
— Я ее себе представлю. А это все равно как если бы она здесь передо мной лежала. Так что, клянусь.
Алоис расстроился, словно потерял не фотографию, а золотые часы. Но ей было не жаль его. Он это более чем заслужил — своими насмешками. Такой жестокий!
По мере того как приближался день свадьбы, Анжелу все сильнее тревожила невинная — хотя, может быть, и не столь невинная — привязанность к постепенно выцветающей фотографии. То есть тревожил ее тот факт, что эта привязанность никак не проходила. В конце концов она пришла к грустному выводу: снимок необходимо уничтожить. (Иначе Лео Раубаль рано или поздно его найдет.) Так что одной бессонной ночью она начала печальную церемонию, разорвав фотографию в мелкие клочья, а с утра завершила ее, запалив клочки от кухонной спички в маленькой кастрюле. Пока фрагменты снимка обугливались и чернели, она горько плакала.
После свадьбы сестры Адольфа начала преследовать мысль о том, как отвратителен, должно быть, акт, совершаемый парочкой новобрачных в супружеской постели. Однажды, когда они с женихом, стоя рядышком, отливали в придорожную канаву, Адольф увидел член Лео, и тот ему не понравился. А сейчас молодой супруг елозит этим членом в священной (как думалось Адольфу) промежности между обеими главными (но не упоминаемыми вслух) дырочками Анжелы. Как это омерзительно! Внезапно он подумал и о том, что тем же самым доводилось заниматься и его отцу с матерью. Как все же отвратительна эта тайна, связующая мужчин и женщин; не зря о ней полагается помалкивать!
В мае 1904-го Адольф, завершив учебный год с посредственными оценками, вдобавок ко всему завалил французский. Его ожидала осенняя переэкзаменовка. Ее он выдержал, однако директор училища так и не простил мальчику эпизода с господином Губкой. Если Адольфу хочется закончить реальное училище (для чего ему требовалось проучиться еще год), произойти это должно не в Линце, пояснил директор. В утешение Адольф сказал себе: «Никогда больше не позволю этому училищу ставить под сомнение мои интеллектуальные способности».
Клара разрешила проблему, послав Адольфа заканчивать учебу в городок Штойр, расположенный в двадцати с небольшим километрах от Леондинга. В Штойре тоже было реальное училище. Подсчитав свои доходы и расходы, Клара предпочла снять Адольфу меблированную комнату в Штойре, вместо того чтобы отправлять его туда каждый день на поезде. Итак, с воскресного вечера по вторую половину дня в пятницу Адольф находился под присмотром хозяйки меблированных комнат госпожи Зекиры, у которой жили и еще четверо учащихся. В обязанности хозяйки входили предоставление жилья с полным пансионом и присмотр за тем, чтобы ее жильцы делали домашние задания. Относилась она к ним чуть ли не с материнской теплотой. Адольф был неизменно вежлив с нею и, приняв пищу, всякий раз незамедлительно удалялся к себе в клетушку, где коротал время за чтением и рисованием. Учился он в Штойре, однако же, ничуть не лучше, чем в Линце, и ухитрился вновь провалить экзамен по французскому. Для получения аттестата об окончании училища, этот экзамен следовало пересдать осенью 1905 года.
Ближайшее лето вся семья вновь провела в Шпитале, однако в сентябре Адольф в одиночестве отправился в Штойр пересдавать французский. На сей раз это ему удалось, и он обзавелся аттестатом об окончании училища. Чтобы отметить радостное событие, жильцы госпожи Зекиры решили устроить вечеринку. Один из мальчиков, вернувшись с каникул, привез из дому четыре бутылки вина и сейчас имел щедрость выставить их все на стол. «Мой отец говорит, что один раз в год каждому следует напиться как свинья, — объявил он. — Именно так и говорит. Но всего один раз, не чаще!»
Мальчики поаплодировали заочно присутствующему среди них мудрому отцу.
Засиделись они за полночь, и уже в самом конце вечеринки Адольф провозгласил: «Я сейчас напился ничуть не меньше, чем напивался когда-то мой отец!» После чего повалился на пол и уснул.
Наутро он обнаружил пропажу аттестата. Накануне Адольф сунул его в карман, а сейчас карман был пуст. Поскольку ближе к вечеру Адольфу нужно было ехать домой, а мать ждала от него аттестата, требовалось что-то придумать. Она ни за что не поверит тому, что он все-таки закончил реальное училище, если он не продемонстрирует ей аттестата. Адольф принялся сочинять более-менее правдоподобную историю: в поезде он достает аттестат, чтобы лишний раз полюбоваться им, а поскольку день жаркий,
