Несмотря на то, что в последнее время о бельгийцах было сказано и написано много хорошего, меланхолия и неуверенность в себе не покидает их. Они полны самых благих намерений, но им постоянно что-то мешает: то война, то экономические неурядицы, то нездоровье, то коррупция среди политиков, то фламандцы, то валлоны, то французы… или просто то, что они бельгийцы.
Бельгийский модельер Дрис ван Нотен был потрясен до глубины души, обнаружив, что почти любая вещь с ярлыком 'Сделано в Бельгии' принимается всемирно известными законодателями моды на ура. Жители Бельгии поголовно убеждены, что их родина не заслуживает столь лестной оценки.
Многие местные жители, если их спросить, не преминут заметить, что они отнюдь не бельгийцы. Они в первую голову фламандцы, валлоны или фламандо-валлоны и лишь во вторую бельгийцы. Стоит, к примеру, уроженцу Фландрии прославиться на весь мир, и его земляки тут же заговорят о нем как о великом фламандце, приобретшего же мировую известность валлона они попросту назовут великим бельгийцем.
Фламандцы считают себя трудолюбивыми, честными и надежными людьми. Взгляните на Брюгге, Гент и Антверпен, эту величественную троицу городов, на их великолепные соборы и изумительные собрания картин Яна ван Эйка, Дирка Баутса, Рубенса, Якоба Йорданса и ван Дейка. В былые времена это были мощные города-государства. Впрочем, они до сих пор упиваются собственным величием, а тамошние магистратуры пользуются широкой, доставшейся в наследство от прошлого автономией.
Сегодня фламандцы вовсю задирают перед соседями нос: на небосвод восходит их звезда. Наконец-то и на их улицу после многовековых обид от франкоязычных бельгийцев пришел праздник.
Последним просто изменила удача. Существующие в Валлонии издавна предприятия тяжелой промышленности пришли в упадок, а во Фландрии благодаря буму в легкой промышленности и удобному расположению портов наступила эра экономического ренессанса. Ныне этот регион считается одним из самых процветающих в Европе и лидирует в области информационных технологий, в фармацевтике и электронике. На фламандцев это процветание свалилось как манна небесная, и они не скрывают своей радости по сему поводу. 'Фландрия — путеводная звезда Европы', — слоган одной из рекламных кампаний. Нет, фламандцы не зазнались: они предъявляют к оплате давно просроченные векселя за прошлые обиды.
Они убеждены: их благоденствие на пользу всей Европе. Фламандцы гордятся своей честностью, добродушием и человеколюбием и полагают, что никому и в голову не придет считать эти качества показными. И это очень по-бельгийски.
Валлоны гораздо охотнее фламандцев признают себя бельгийцами. Даже в первую очередь бельгийцами, а уж потом валлонами. Дело в том, что для них настали тревожные времена. Они оказались между молотом и наковальней.
Валлоны утратили былую власть. Они не могут без разрешения и пальцем шевельнуть там, где некогда были безраздельными хозяевами. А Валлония между тем превращается в милую сонную провинцию где-то на туманных задворках Европы.
Франкоязычные брюссельцы полагают, что им грозит еще большая беда. Они уверены, что окружающие их фламандцы только и думают о том, как бы превратить Брюссель в столицу Фландрии. Последних ничуть не волнует, что большинство горожан говорит по-французски. ('Вот перекроим городские границы, тогда и посмотрим, кого больше', — заявляют фламандцы).
Словом, валлоны считают, что их притесняют. Они не могут с этим смириться, ибо полагают, что они, будучи людьми трудолюбивыми, надежными, благожелательными, общительными и воспитанными (но не чересчур), менее всего заслуживают нынешней сложной ситуации.
Фламандцы не могут удержаться от самодовольной (а бывает, и откровенно злорадной) улыбки при мысли, что теперь валлоны у них в подчинении. Те, по их убеждению, сами повинны в своей доле: уж слишком они самодовольны, нерешительны и надменны. Валлоны могут считать себя людьми добродушно- веселыми, широких взглядов и в душе даже творческими, но для фламандцев эти черты всегда будут свидетельством лени, вольнодумства и испорченности. На взгляд фламандцев, Валлония выглядит неряшливо, в ней недостает порядка. Вот одна из шуток, отпускаемых фламандцами в адрес франкоязычных соотечественников:
Вопрос: Почему у валлонов национальный символ — петух?
Ответ: Это единственная птица, которая поет, стоя по шею в дерьме.
Что действительно доводит фламандцев до белого каления, так это денежный вопрос. Они (безработица 7 %) в поте лица зарабатывают деньги, платят правительству налоги, а оно моментально спускает все на пособия валлонам (безработица 17 %). С какой стати фламандцы должны горбатиться на этих бездельников? Пусть сами раскошеливаются, коль они такие лентяи!
Однако такие мысли посещают фламандцев лишь тогда, когда они вспоминают про существование на свете валлонов. В Брюгге и других фламандских городах, пожалуй, нетрудно вообще позабыть о том, что в Бельгии есть еще и франкоязычная область. На их улицах редко услышишь французскую речь. Многие фламандцы убеждены, что они и без валлонов прожили бы чудесно.
'Ну, хорошо, — говорят фламандцам валлоны, — счастье изменило нам. Но зачем же постоянно об этом трубить? Вы, зная французский, никогда не говорите на нем. Даже в тех районах Фландрии, где по большей части проживает франкоязычное население, дорожные указатели на фламандском языке, и мы не понимаем, что на них написано. Теперь же вам хватает наглости заявлять, что Брюссель должен стать столицей Фландрии'.
Но если подобные факты кажутся проявлением ничем не вызванного недружелюбия, мелочности и мстительности, то что же тогда говорить о лишенной чувства юмора, ограниченной породе paysans flamands (фламандских крестьян), готовых при всяком удобном случае затеять свару?
При всем при том у многих валлонов есть среди фламандцев закадычные друзья и близкие родственники, отношения с которыми никак не вписываются в нарисованную схему. Стоит такой честной компании собраться где-нибудь, особенно за ломящимся от яств и напитков столом, и под конец застолья все согласятся: как ни крути, они все-таки бельгийцы.
На фоне раздирающих страну внутренних распрей в отношении других народов бельгийцы выказывают восхитительное терпение, причем они не ставят это себе в заслугу, словно от них в силу данного им воспитания и привитых манер нельзя было ожидать другого. (Они надеются, что и иностранцы отплатят им той же монетой.)
Учитывая то, что немцы дважды за XX век заявлялись к ним непрошеными гостями, бельгийцы ведут себя с ними на удивление благородно. Правда, хоть бельгийцы редко в этом признаются, при виде бошей у них все внутри цепенеет. По глубочайшему их убеждению, единственное назначение Евросоюза — это держать немцев в узде.
К американцам бельгийцы относятся без должного уважения. Впрочем, их трудно в том винить, ибо свои знания об этой великой нации они по большей части черпают из разжижающих мозги комедийных фильмов и низкопробных триллеров (со скверным, во франкоязычных районах, переводом).
Англичан они считают нацией благородных чудаков, которых с Бельгией связывает история по меньшей мере тысячелетней давности (со времен женитьбы Вильгельма Завоевателя на дочери графа Фландрии). По их мнению, англичане выставляют себя полными кретинами, когда, являясь членами Евросоюза, отказываются от введения евро. Последнее обстоятельство приводит бельгийцев в совершенное замешательство. Впрочем, разве может идти речь о подвластных логике поступках в стране, жители которой водят автомобиль не так, как все нормальные люди, и где крикет — национальный вид спорта?
Единственное, чего бельгийцы, особенно франкоязычные, не в силах вынести, так это когда их спрашивают, не французы ли они. Бельгийца Эркюля Пуаро, частного детектива из романов Агаты Кристи, этот вопрос доводил (что случалось на самом деле и с отнюдь не вымышленными персонажами) чуть ли не до апоплексического удара.
Некоторые иностранцы высказывают предположение: если Бельгия развалится, то валлоны
