Конрад медленно потянул из ножен меч. Сказал – спокойно, скрывая за внешней холодностью клокотавшую ярость:
– Говорится, ведьма, еще как говорится...
– Остынь, тевтон, – бросил Всеволод по-немецки, искренне надеясь, что половецкой шаманке не понять языка германцев. – Мечом от нее сейчас все равно ничего не добьешься. Ведьмы упрямы и своевольны. Начнешь грозить – не скажут, что нужно. Заставишь говорить силой – обманут. Пустишь в ход сталь – навредят...
Так ему рассказывал Олекса. А уж старец-воевода в подобных делах смыслил. «В этом мире все взаимосвязано, – открыл в свое время Всеволоду незатейливую, но неоспоримую мудрость глава сторожной дружины. – Огонь в очаге дает человеку тепло, человек дает огню пищу. Хищник пожирает слабых, чтобы сильные становились еще сильнее, но вместе с сильными из поколения в поколение рождаются новые слабые – кормить хищника. То же – и колдовская, и ведьмина служба: любой колдун, любая ведьма помогут лишь тогда, когда соблазнятся ответным даром. Но уж приняв подношение, они не посмеют обмануть дарящего, ибо в противном случае навеки утратят часть своего могущества. Дар – это плата. И магическая связь, объединяющая воедино разделенное.
– ...А потому убери свой меч, Конрад.
Тевтонский рыцарь послушался. Может быть, понял, чего не знал. А может, – вспомнил, что знал, но забыл. Конрад скривился, однако сунул клинок обратно в ножны. Отступил.
– Ты хочешь платы? – Всеволод снова заговорил по-русски, обращаясь к степной ведьме. – Хорошо, я тебе заплачу. Золотом – за каждое слово. И пусть эта плата будет той самой связью, соединяющей воедино разделенное.
Он потянулся к кошелю на поясе. Улыбка старухи стала шире.
– Что значит презренное золото в мире, на который уже легла тень смерти?
Так... золото, значит, здесь уста не откроет. Шаманка знает, чего просить. Ведает, чего боится нечисть.
– Хочешь серебра? Что ж, если надо будет...
– А на что оно мне? – половчанка продолжала улыбаться. – Видишь, в моем очаге нет огня, а подле очага нет дров, чтобы разжечь его. И некому собрать топливо для костра. И одна я не смогу выплавить себе серебряную юрту, в которую не проникнут создания тьмы. Да и у тебя не отыщется столько белого металла.
– Я могу оставить тебе серебрёное оружие и доспех, коих устрашится любая нечисть.
Старуха закаркала, залаяла... Такой у нее был смех.
– Я всего лишь слабая старая женщина, урус-хан. Боевой доспех раздавит мое немощное тело, а меч, кованный для воина, мне не поднять. Нет, этого не нужно. От ночного демона-волка меня надежнее обережет мой заговор.
– Чего же ты тогда хочешь?
Непонятно! Раз уж ведьма отказывается от посеребренной стали...
Из узких щелочек на Всеволода глянули две колючие ледышки.
– Дай мне конных богатуров из твоего отряда, чтобы они оберегали мою юрту, когда сюда придут те, кто не есть мяса, но пьет кровь. Те, кого не остановят заговорные слова против волка.
Упыри! Вот кого боится ведьма! Что ж, с человеком, испытывающим страх перед грядущим, торговаться легче, но...
– Дай богатуров, урус-хан!
Но слишком велика запрошенная цена.
Глава 15
– Этого не будет, старуха, – твердо сказал Всеволод. – Все мои воины пойдут со мной. Ибо в поход они выступили не для того, чтобы охранять твой шатер. У них иное предназначение.
– Сдохнуть за Западными хребтами, – зло прошипела половчанка.
– Я уже просил тебя – не каркай, – повысил голос Всеволод.
Малосильные колдуньи вроде этой не способны предвидеть или призывать будущее. Но внести смуту в человеческое сердце смогут и они.
А ведьма опять улыбалась.
– Не каркай, – еще раз с нажимом повторил Всеволод, – иначе я уйду и оставлю тебя наедине со своим спутником, который никак не может убрать руку со своего оружия.
Взгляд Всеволода, а следом и взгляд старухи скользнул по длани сакса, вцепившейся в рукоять меча.
– Он на дух не переносит все ваше колдовское и ведьмовское племя. В его родных краях таких, как ты, принято сжигать на кострах. И он не верит ни единому твоему слову.
– А ты? – Старуха прищурила и без того узкие глазки. – Ты готов мне поверить, урус-хан?
И тут же ответила себе сама:
– Раз все еще торгуешься с беспомощной старухой – значит, веришь.
Снова – смех-карканье под темными войлочными сводами.
Вообще-то эта торговля с несговорчивой половецкой шаманкой была Всеволоду крайне неприятна. Но...
