действительно права. Он вполне мог спуститься отсюда. Смотри, – она потянула мать за руку, и Ольга Ивановна вслед за ней выглянула из окна. – Вон за ту печную трубу можно легко привязать веревку. – Женщины отошли от окна. Настя вновь села на свою скамеечку и на мгновение задумалась.
Ольга Ивановна с удивлением смотрела на дочь. Несмотря на волнения и переживания последних дней, сейчас Настя преобразилась и словно ожила, занимаясь этим маленьким расследованием. На ее щеках появился румянец, глаза заблестели. Ольга Ивановна мысленно перекрестилась. Слава богу, возможно, это неприятное для всех событие отвлечет ее от воспоминаний о графе Ратманове и она достаточно легко и спокойно переживет его скорое венчание...
Настя подняла голову:
– Сейчас я могу сказать с полной уверенностью, что это человек недюжинной силы, ловкости и смелости... – Она посмотрела на мать. – А в полицию все-таки следует заявить. Чем черт не шутит, а вдруг и вправду сумеют определить, кто на такое решился. Помнишь, тогда в имении кто-то рылся в твоих бумагах?
– Конечно, помню, – Ольга Ивановна приподняла в раздумье брови. – Не хочешь ли ты сказать, что в этом замешан кто-то из наших друзей? Побойся бога, Настя! Райкович с его кривой ногой? Глафира? Дарья, под которой при первых же шагах вся черепица обрушится? Неужели ты веришь, что кто-то из них способен скакать, да еще ночью, по крышам?
– Не забывай, что есть еще один человек, которому об этом известно, и учти, ровно столько же, сколько и нам...
– Настя, о чем ты говоришь? – произнесла с укоризной Ольга Ивановна. – Зачем ему это нужно?
– А где гарантия, что он не заинтересовался папиным открытием? – Настя поморщилась. – Я не удивлюсь, если узнаю, что в исчезновении документов виновны братья Ратмановы. Никто, кроме Сергея, не знал, что они хранились в саквояже. К тому же он очень ловкий, сильный, а в некоторых случаях даже смелый.
– Настя, побойся бога! – воскликнула Ольга Ивановна. – Неужели ты веришь в то, что Сергей смог бы ударить тебя или дядю Равиля? И если ты хочешь ему отомстить, то не таким же низким способом.
– Я никому не собираюсь мстить, но сделаю все, чтобы выяснить, кто причастен к пропаже саквояжа!..
За завтраком Ольга Ивановна и Настя больше помалкивали, зато Глафира разошлась не на шутку, расписывая Фаддею во всех деталях события вчерашнего вечера. Поэт, который уже и не пытался скрывать, что визиты в этот дом совершаются не только из чувства вежливости, с аппетитом поглощал оладьи с липовым медом, запивая их чаем с молоком. На особо яркие подробности Багрянцев реагировал пожиманием плеч, удивленным покачиванием головы и высоко поднятыми бровями. Тем не менее оладьи убывали, а хозяйка уже в третий раз подливала ему чаю и добавляла в розетку мед.
К концу завтрака появилась Дарья Пискунова. И, отдуваясь, словно после продолжительного бега, поведала о том, что Равиль пришел в себя, но еще настолько слаб, что врачи запрещают ему говорить и не пустили к нему даже следователя из сыскной полиции. А Дарью выпроводили из палаты, заверив ее в том, что в больнице достаточно опытных сиделок, чтобы присмотреть за раненым.
После завтрака все перешли в гостиную. Фаддей достал портсигар, задумчиво посмотрел на него и вновь убрал в карман сюртука. Потом оглянулся на девушку, которая стояла у окна, бесцельно вглядываясь в серую пелену тумана, наползающую на город. Помедлив секунду, он поднялся из кресла, подошел к Насте и осторожно дотронулся до ее руки. Она обернулась и улыбнулась Фаддею. Он на мгновение отвел взгляд, и Настя быстро промокнула слезы, навернувшиеся на глаза.
– Вы что-то хотели, Фаддей Ильич? – спросила она тихо, стараясь не слишком привлекать внимание дам, сосредоточившихся на обсуждении опять же вчерашних событий и состояния здоровья Равиля.
– Настя, – Фаддей смущенно улыбнулся, – боюсь, я не покажусь вам оригинальным. Дело в том, что я хочу поговорить с вами о Сергее.
– У меня нет никакого желания беседовать с вами о графе, – Настя сердито нахмурилась. – Еще позавчера была поставлена последняя точка, и, надеюсь, с завтрашнего дня о нем перестанут судачить раз и навсегда.
– Не глупите, Настя! – сказал поэт устало и взял Настю за руку. – Сергей тоже совершил огромную глупость, когда сделал предложение Фелиции Лубянской. Но на это он пошел лишь под влиянием отчаяния, которое охватило его после вашего решительного отказа выйти за него замуж. Вчерашний вечер и сегодняшнюю ночь я провел в его доме, и, смею вас заверить, он на грани потери рассудка от горя, которое сейчас испытывает. Вчера он пил весь день, чего никогда, поверьте, Настя, никогда за ним не водилось! А сегодня он в такой глубокой депрессии, что Андрей вынужден не отходить от него ни на шаг. Мы опасаемся, что он может наложить на себя руки.
– Тем не менее вы не пропустили сегодня завтрак у Глафиры Афанасьевны, – с горечью произнесла Настя и выдернула руку из горячих рук поэта, но мысленно перекрестилась. Слава богу, если Сергей был всю ночь на глазах у Багрянцева, да еще в невменяемом состоянии, значит, он не причастен к пропаже. – Вы, Фаддей Ильич, натура эмоциональная и романтическая. Описывая душевное состояние графа, явно преувеличиваете опасность, – не преминула она ехидно заметить, забавляясь выражением чрезвычайной озабоченности на пухлом лице Фаддея.
– Настя, вы несправедливы. – Поэт, похоже, обиделся, но не отошел от нее, а продолжал как ни в чем не бывало: – На этот раз завтрак был всего лишь причиной, чтобы встретиться с вами. Не скрою, я получил задание от старшего графа...
– Скажите, Фаддей Ильич, – вкрадчиво спросила Настя, – а графу Андрею не приходило в голову соображение оставить меня в покое? Возможно, он полагает, что я сплю и вижу себя графиней Ратмановой? Можете передать и страдальцу, и радетелю за его счастье, что мой сон ничто не тревожит и мне глубоко безразлично, на ком завтра женится граф Сергей!
Багрянцев покачал головой и с огорчением посмотрел на нее.
– Знаете, я бы тоже не стерпел подобную обиду. Но самое трагичное в этих событиях то, что Сергей по-настоящему влюбился. Я не могу винить вас в том, что вы не хотите простить его. Но прошу хотя бы выслушать меня. – Он подвел Настю к узкому плюшевому дивану в глубине гостиной. – Давайте присядем и поговорим спокойно.
Настя пожала плечами, но просьбу поэта выполнила, не заметив, как три дамы обменялись с ее собеседником быстрыми понимающими взглядами, отвернулись и с еще большим усердием занялись теперь уже обсуждением новых рисунков для вышивания гладью и каких-то особых пяльцев, которые Глафире на днях прислали из Варшавы.
– Хорошо, я согласна выслушать вас, Фаддей Ильич, хотя бы потому, – она лукаво улыбнулась, – что совсем недавно считала себя влюбленной в поэта Багрянцева.
Багрянцев как-то особенно, по-доброму улыбнулся и слегка пожал ей руку.
– Милая моя девочка, я люблю Сережу, и не только потому, что он очень много сделал для меня. Я месяцами живу на его хлебах, могу явиться в его дом в любое время дня и ночи... Все мои сборники изданы в основном на средства братьев Ратмановых, хотя я подозреваю, что они не в великом восторге от моих стихов... Настя, Сергей честный и великодушный человек, он совершил ошибку, но он очень любит вас, и это многое объясняет...
– А вы не думаете, что мужчина, который вплоть до венчания продолжает связь с другой женщиной, поступает самым бессовестным образом?
– Настя, – с укоризной протянул поэт и бросил многозначительный взгляд на Глафиру и ее подруг. Женщины быстро встали и прошествовали мимо них гуськом и, похоже, на цыпочках. Багрянцев проследил, как за ними закрылись двери, и опять обратил свой взор на Настю. – Вы последнее время, простите за подобное сравнение, ведете себя, как безмозглая курица. Вы позволили Фелиции Лубянской воспылать надеждами заполучить Сергея в мужья. К вашему сведению, этой даме, несмотря на оригинальное поведение и свободные высказывания, так и не удалось увлечь по-настоящему ни одного мужчину. Многие признают, что она красива, а порой просто очаровательна. Но, если мужчина любит так, как любит вас Сергей, он не способен на измену. Я смею надеяться, что вхожу в число его самых близких друзей, но
