нашего недолгого совместного путешествия, разносилось на несколько верст. Вся твоя добродетель шита белыми нитками, дорогая! – Он усмехнулся и приблизился к Ольге Ивановне почти вплотную. – И я не уверен, что ты предавалась утехам с одним лишь графом. Этот неуклюжий обжора-поэтишка тоже был готов полакомиться куском пирога, и где доказательства того, что он не успел его отведать?
– Ратибор, – Ольга Ивановна ударила ладонью по подлокотнику кресла, – это уже переходит всякие границы! Ты не только мерзавец, ты еще, оказывается, подлый соглядатай, жалкий шпион и сплетник. Да, я любила графа Андрея, и он любил меня, но это тебя совершенно не касается. Ну а насчет Фаддея... Впрочем, какое твое дело, как я отношусь к нему. Ты мне не брат, не сват и тем более не муж... Да я бы скорее удавилась, чем стала, твоей женой! Лучше уж в клетку со львом войти, чем лечь с тобой в одну постель! – Она передернула плечами от омерзения. – Ты смеешь мне указывать, когда не стоишь даже мизинца Кости! – Она дрожала от негодования.
– Но, вероятно, граф Ратманов стоит гораздо больше, если ты валялась с ним в кустах, как последняя потаскуха? – ехидно проскрипел Райкович, и в следующую секунду тяжелая ваза пролетела над его головой, впечаталась в стену и рассыпалась на мелкие куски. – Да-а, – Райкович скептически усмехнулся, глядя на осколки старинной фарфоровой вазы. – Тебе придется объясняться со своей обожаемой подругой. Но простит ли она тебе этот акт вандализма? Думаю, ей был дорог подарок усопшего мужа. – Он поднял с пола черепок с выведенной золотом надписью: «Дорогой супруге Глафире Афанасьевне в память о...» и, повертев в руке, бросил на ковер. – Слава богу, ты не преуспела в метании ваз, и моя голова не разлетелась на такие же осколки. – Он нахмурился, подошел к столу, открыл папку из крокодиловой кожи, достал из нее бумаги и бросил их на стол. – Шутки кончились, дорогая! Соизволь подойти и познакомиться с этими документами. А потом, возможно, я соглашусь выслушать тебя. – Он отошел от стола, и Ольга Ивановна отметила его явно усилившуюся хромоту. Но на этот раз ни капли сострадания не проснулось в ее сердце. Она с негодованием отвернулась, подошла к столу и взяла в руки бумаги. Потом с недоумением посмотрела на Райковича.
– Это почерк Кости? – она ничего не могла понять.
– Слава богу, хоть почерк его не забыт, – донеслось из кресла, в котором утонуло желчное существо, которое, прежде чем раскурить свою трубку, усыпало старым пеплом и табаком дорогой ковер, кресло и свой сюртук.
Ольга Ивановна хотела с подобающей случаю язвительностью осадить зарвавшегося антиквара, но содержание документов настолько потрясло ее, что она на мгновение потеряла не только дар речи, но и способность соображать что-либо, настолько диким, неподдающимся осмыслению был текст, сделанный рукой ее мужа на небольших листках бумаги, заверенных подписями самого Райковича и двух неизвестных ей свидетелей.
– Что это? – прошептала она, обессиленно опустилась на стул и только тогда растерянно посмотрела на Райковича. – Что это такое, я тебя спрашиваю? – произнесла она более громко и решительно, но приложила руку к сердцу, пытаясь унять сильное сердцебиение, и повторила уже с отчаянием: – Это невероятно! Костя просто не мог так поступить!
– Очень даже мог, дорогая! И доказательства у тебя перед глазами! – Ратибор расхохотался и, поперхнувшись дымом, закашлялся. Ольга Ивановна с откровенной ненавистью наблюдала за тем, как он тужится, пытаясь набрать в легкие побольше воздуха. Наконец он отдышался и вытер выступившие слезы на глазах. – Уф! – вздохнул он с облегчением, достал большой носовой платок, прочистил нос и посмотрел на нее черными навыкате глазами, в которых вновь засветилась радость, как у довольного жизнью старого пуделя. – Учти, дела на приисках шли совсем не так хорошо, как Константин желал это представить. Потребовалось закупить новое оборудование для шахт, потом все его экспедиции, возможно, ты и не знала об этом, но они стоили огромных средств...
– Постой, Ратибор, – Ольга Ивановна попыталась собраться с мыслями, – ты желаешь сказать, что оплачивал его экспедиции?
– И не только, дорогая!
Ольга Ивановна хотела сказать ему, чтобы он прекратил называть ее дорогой, но сил у нее хватило лишь на то, чтобы проследить глазами, как ее хромоногий собеседник проковылял к письменному столу и навис над ним и над бумагами, которые грозили ей очередной бедой.
– Твой покойный супруг взял у меня огромную ссуду под высокие проценты, потому что я не слишком верил в ту авантюру, которую он затеял. Надеюсь, ты знаешь о том, что он буквально бредил этим таинственным сверхбогатым месторождением, которое якобы находится в верховьях Чирвизюля. Так вот, – Райкович взял бумаги в руки и потряс ими перед лицом Ольги Ивановны, – тут и оборудование, которое он решил закупить в Америке, и все его экспедиции в поисках призрачного месторождения... Теперь настала пора расплачиваться. Как видишь, сроки выплат по процентам определены одним годом со дня подписания долговых обязательств. А сами долги должны быть выплачены в течение пяти лет. Правда, тут есть одна небольшая оговорка: в случае обнаружения месторождения я становлюсь его совладельцем, а все долги и набежавшие на них проценты само собой аннулируются.
Ольга Ивановна сжала руки в кулаки с такой силой, что заныли суставы, и с вызовом посмотрела на Райковича.
– Мне ясно, почему ты выжидал целых два года и ни словом не обмолвился о долгах Кости. Тебе ли не знать, что у меня нет в наличии таких денег, – она взяла в руки документы. – Насколько я понимаю, только по процентам набежало около трехсот тысяч, и мне теперь нужно будет продать рудники, чтобы расплатиться с тобой, хотя бы по процентам, а что тогда делать с этими шестьюстами тысячами, которые я должна заплатить тебе за оставшиеся три года? Ты намеренно разорил меня, Ратибор, теперь у меня нет никакого сомнения в этом. А все твои рассуждения о великой любви, сострадании – лишь жалкий фарс, которым ты постарался прикрыть свою гнусную сущность.
– Да, я мерзавец и негодяй, как ты изволила заметить, – усмехнулся Райкович, – но все же я даю тебе возможность избежать нищеты, дорогая. У тебя есть выход...
– Я должна выйти за тебя замуж? Ты это имеешь в виду? – Ольга Ивановна побледнела. – Но ведь я развратная женщина и веду себя, как гулящая девка, так ты, кажется, изволил выразиться?
– Именно так, а не иначе! – с несомненным торжеством в голосе провозгласил Райкович. – Еще месяц назад я мечтал о тебе, не спал ночами, представляя, как ласкаю твое тело, как прижимаюсь губами к твоим губам... – он замер на мгновение, заметив откровенное отвращение, проявившееся в глазах и усмешке Ольги Ивановны, – но ты оказалась недостойной того, чтобы стать моей женой. Я предлагаю тебе другой выход... – Он замялся на мгновение, глазки его с опаской посмотрели на женщину, и она вдруг поняла,
– Ты имеешь в виду?.. Ах ты, мразь! – Она вскочила на ноги, схватила одной рукой Райковича за лацканы его посыпанного пеплом сюртука и с наслаждением влепила ему пощечину. Антиквар покачнулся, но на ногах устоял и, достав из кармана носовой платок, вытер тоненькую струйку крови, струящуюся из носа. Ольга Ивановна с ненавистью проследила за этими манипуляциями и прошипела, как рассерженная кобра: – Ты редкий негодяй, Ратибор! Ишь чего захотел! А я и не поняла, к чему ты клонишь! Да как у тебя язык повернулся?! Настя же на твоих глазах выросла... Ты старый и больной человек, а она молоденькая девушка. Какой ты ей муж? – Она вдруг расхохоталась. – Она графу Ратманову отказала, а он уж не чета тебе – красив, молод, богат...
– Граф завтра женится, разве ты забыла об этом? – ухмыльнулся Райкович. – И останется твоей Насте только локти себе кусать. Ты задумалась хотя бы на миг, кто ее возьмет после этого в жены, с ее-то репутацией, без приданого, на грани разорения? Да и тебя ждет долговая тюрьма, а не объятия старшего Ратманова... Подумай, дорогая, я не настаиваю на сиюминутном решении.
– Не смей называть меня «дорогая»! – взорвалась Ольга Ивановна. – Лучше я пойду в долговую тюрьму, буду просить милостыню на паперти, но Настю тебе не отдам! – Она схватила бумаги, скомкала их и швырнула в лицо Райковичу. – Убирайся, пока я не взяла в руки что-нибудь более тяжелое, чем та ваза.
Антиквар торопливо расправил документы, сунул их в папку, подхватил свою трость и направился к выходу, но на пороге остановился и прогнусавил:
– Уже завтра ты будешь молить меня о спасении, а я еще подумаю, стоит ли мне брать Настю в жены. Вернее всего, я продолжу неудавшийся опыт младшего Ратманова и возьму ее на содержание. Так что
