– Не привыкла я кого-то беспокоить. Папенька мой покойный хорошим охотником был. Я еще в девках с ним в тайге и дневала, и ночевала. Капканы ставили, белковали. Так что с двадцати шагов белке в глаз попадала. Конечно, убивать Прошку я не стала бы, но покалечить покалечила бы, – с неожиданным гневом произнесла она, – но ведь ушел, сураз, по крышам ушел... Видно, дрогнула рука, когда в окне его рожу увидела.
– Это действительно был Прохор?
– А кто ж еще? Кроме него, больше некому! Здоровый, ловкий. Я хоть и ждала, но, честно сказать, чуть со страху не заорала, когда он на подоконник запрыгнул.
– Запрыгнул? На подоконник? Но ведь все окна закрывали ставни. Я сам видел, когда через огород пробирался.
– Ну, во-первых, окна моей спальни с огорода не видны, а во-вторых, я намеренно просила не закрывать их на ночь.
– Смелая вы женщина, Мария Кузьминична, – озадаченно произнес Алексей, – не каждый мужчина решится на такой поступок.
– Конечно, я понимаю, что поступила легкомысленно. Но я ведь не знала точно, когда он появится, потому и в полицию не пошла. В случае чего они бы месяц у меня здесь сапожищами стучали, табаком своим зловонным все бы задымили, потом корми их, пои... Нет уж, Алеша, мы своими силами отобьемся. Я ведь не одна с ружьем сидела. Всех своих лакеев снарядила на всякий случай. Поэтому, как только Кусай залаял, я сразу поняла: чужой приближается. Да он даже не залаял, а взревел будто, когда на разбойника этого бросился. Видно, чуял, что смерть к нему пришла. А потом тихонько взвизгнул – и все! По правде, я не думала, что Прошка Кусая убьет. Он хоть и кинулся на него, но достать бы не достал. Мы ведь нарочно цепь укоротили, чтобы Прошка спокойно на крыльцо поднялся.
– Мария Кузьминична, что за безрассудство! – возмутился Алексей. – В вашем ли возрасте в засадах сидеть, если говорите, все лакеи были вооружены. Что ж не взяли этого Прохора тепленьким? Сам же в руки шел?
– Нет, Алеша! – покачала головой старушка. – Я должна была отомстить! Я, может, об этом уже двадцать лет мечтаю, с тех пор, как похоронили Василия Артемьевича. Ведь это его точно Прошка в Провал сбросил, когда узнал, что мы собираемся обвенчаться. Василий Артемьевич уже и кольца купил, и день назначили... А за три дня до венчания он его взял и утопил. Думал, видно, что Настя тут же на шею ему бросится... А она не бросилась, за другого вышла... – Старушка промокнула глаза платочком. – После этого он еще больше взбесился. Но одному я рада, до клада он так и не добрался...
– Не добрался? До клада? – поразился Алексей. – Что еще за клад? Лабазников же разорился подчистую?
– Разорился, да не совсем, – усмехнулась Мария Кузьминична. – Кое-что осталось. И знать никто не знал, куда он остатки, и немалые, от кредиторов припрятал. Только шутил, бывало: «Ничего, Марьюшка, на черный день хватит, да еще Насте на приданое останется... А что пропало, то пропало, не жалей. Нового еще больше наживем!» – Мария Кузьминична всхлипнула. – Широкой души был человек!
– Ну а при чем здесь изумруды?
– А это только господь ведает, при чем, – пожала плечами хозяйка, – но одно знаю твердо: когда Василий Артемьевич камень мне подарил, слово взял, что я его ни за какие деньги никому не отдам. Вот я и храню его уже столько лет и от Прошки спасаю.
– Как вы думаете, вы его ранили?
– Не знаю. Он вскрикнул после выстрела, а может, стеклом посекло... Днем лакея пошлю на крышу. Если ранила, то кровь будет... – Она вздохнула. – Видно, совсем стара стала. Я ведь ему по ногам целилась. Но не попала. Слишком резво он по крыше побежал. С раненой ногой так не бегают.
– А почему он по крышам скрывается?
– А ему все равно, что по крышам, что по земле. С детства как обезьяна по деревьям прыгал, запросто с одного на другое перескакивал.
– Обезьяна? – опешил Алексей. – Он что, похож на обезьяну?
– Да нет, не похож, – улыбнулась Мария Кузьминична, – просто цепкий больно да шустрый. Я как-то раз на ярмарке обезьянку видела. Она от хозяина своего, шарманщика, на дерево сбежала. Так два часа ловили. Руки у нее длинные, раскачается – и с ветки на ветку, с ветки на ветку... Ну точно Прошка в детстве, только с хвостом. Он на любое дерево не карабкался, как обычно мальчишки делают, а на одних руках поднимался. Вот и говорю, обезьяна, он и есть обезьяна.
Глава 21
– Получается, что Прохор Сипаев жив, но вот здесь, – Тартищев ткнул пальцем в одну из бумаг, лежащих на его столе, – черным по белому написано, что он скончался от гангрены еще в сентябре прошлого года. Ноги ему отдавило рухнувшей породой. Умер он в тюремном лазарете, поэтому ошибка исключена.
– Мария Кузьминична тоже не утверждает, что это был именно Прохор. Лица его она не успела разглядеть. Но о браслете знал только Прохор. Потом повадки, ловкость, непомерная наглость, в конце концов. Очень похоже, Федор Михайлович, очень похоже. – В волнении Алексей поднялся с дивана. – Мне что-то подсказывает, что без Прохора здесь не обошлось.
– В том-то и дело, что не обошлось. Но был ли убийцей Прохор или кто-то ловко под него подстроился?.. – Тартищев внимательно посмотрел на Алексея. – Как ты думаешь, Синицына тебя обманывала, когда говорила, что никогда не собиралась замуж за Сипаева?
– Нет, я уверен, что не обманывала. Она про его взгляд вспомнила и даже передернулась от отвращения. Сыграть так невозможно. По-моему, она очень искренняя и порядочная женщина, – добавил Алексей тихо, – и очень красивая.
– Да уж, – неожиданно смутился Тартищев, – хуже нет, когда под подозрением такие красивые женщины. – Он искоса посмотрел на Алексея. – Она случаем ничего тебе не рассказывала?
– Что именно? – удивился Алексей. – Она, кажется, честно на все вопросы ответила.
– Да нет, – замялся начальник уголовного сыска, – не жаловалась она на меня?
– Жаловалась? – поразился Алексей. – С чего бы ей жаловаться? Малаша, служанка ее, правда, что-то про этажерку упоминала...
– Вот паршивка, – улыбнулся Тартищев сконфуженно, – далась ей эта этажерка... – Он переложил бумаги со стола в сейф. Затем поднялся из кресла, заложил руки за спину и несколько раз прошелся от стола к окну и обратно. Алексей молча провожал его взглядом: туда-сюда, туда-сюда...
Тартищев искоса посмотрел на него.
– Кости не болят после вчерашнего?
Алексей улыбнулся:
– Есть немного, но терпимо.
– Это хорошо, что терпимо. – Тартищев вновь смерил его взглядом и с ожесточением потер затылок. – А вот у меня что-то голова сегодня трещит, словно не ты, а я с лестницы свалился. Или, говорят, дурная голова с утра подзатыльник чувствует? – Он вернулся в кресло и, вытянув ноги, слегка расслабился, что позволял себе крайне редко, в минуты нечастых душевных откровений. – Иван с утра по цирку работает. Там, похоже, очень интересная компания собралась. И хотя я не люблю дела политические, но здесь больше уголовщиной пахнет, чем политикой. Поэтому следует копнуть чуть глубже, чем мне до этого представлялось. Думаю, Ольховскому мы опять перебежим дорогу, но где наша не пропадала! – Он хлопнул ладонью по столу. – Хватит уже об этом. Дождемся Ивана. Сегодня они в паре с Корнеевым работают. А Потехин пасет Изю Фейгина. Чует мое сердце, что и вправду не обошлось ограбление без еврейчика. С утра его видели в сквере неподалеку от магазина. Прогуливался с собачкой, а живет аж за десять кварталов от него...
– Зачем ему это?
– А видно, самолюбие потешить хочется. Вон, дескать, мы какие! Смелые и лихие! Только похищенное надо еще в деньги превратить, продать... Сейчас они покупателей бросятся искать, скупщиков краденого, а
