эти бесенята за тебя доложат.
Иван хмыкнул, что-то нечленораздельно пробормотал и, бросив весьма красноречивый взгляд в сторону веселящихся от души близнецов, начал рассказывать.
Алексей слушал его с крайним изумлением.
Воровато оглядываясь по сторонам и приглушая голос, Иван быстро поведал ему эпопею своего спасения, где главной героиней оказалась полудикая девица Глаша, дочь пропавшей из села блудни Варьки и дикаря Кзыл-оола. Алексей, забыв о ранах, слушал своего товарища, бросая косые взгляды на близнецов. По их реакции на рассказ он проверял правдивость своего приятеля. Похоже, его никто не разыгрывал. Близнецы, забыв об угрозах и подвинувшись почти вплотную к Вавилову, слушали его с открытыми ртами. И, судя по всему, они и впрямь знали о всех этих событиях не понаслышке, потому что постоянно перебивали Ивана, уточняя те или иные детали, добавляя подробности...
– Ну вы, братцы, даете! – произнес Алексей ошеломленно, когда Иван закончил свою историю. – Кому сказать, не поверят...
– Я тебя о том и прошу, Алеша, – Иван прижал руку к груди и умоляюще посмотрел на товарища, – ни слова Маше и Тартищеву. И вообще, я тебе рассказал, ты тут же забыл. Идет?
«Идет!» – хотел согласиться Алексей, но Сашка опередил его.
– А Глаша в дядьку Ивана втюрилась. Всего его венками обвесила, сорочку его с себя не снимает и все по голове гладит...
– Сашка, – произнес угрожающе Иван и сделал вид, что расстегивает ремень.
Казачок сиганул с места, как кузнечик, и, радостно улыбаясь, предложил с заметным ехидством в голосе:
– А то оставайся, дядька Иван, у нас. Женишься на Глаше. Батя вам избу в станице поставит.
Иван побагровел, а Шурка жалобно выкрикнула:
– Батогов на тебя нет, байстрюк. Ты бы Лексея Дмитрича пожалел! Смотри, он синий совсем.
Но посинел Алексей скорее от того, что едва сдерживал себя, чтобы не рассмеяться. Просто он вдруг очень ярко представил Ивана с венком на голове, а рядом с ним рыжую Глашу этак на пару голов выше его приятеля, с физиономией не меньше тазика для варенья (он хорошо помнил рассказ Ивана на сеновале) и в подвенечном платье. Но после слов Шурки не выдержал и расхохотался. Иван с недоумением посмотрел на него. Обида исказила его лицо. Он быстро глянул на близнецов, потом на Алексея и вдруг тоже принялся хохотать, вытирая слезящиеся от смеха глаза.
Они смеялись долго, обняв друг друга за плечи. И каждый испытывал огромное облегчение, что все они живы, а страшное испытание почти благополучно закончилось.
Алексей вновь огляделся по сторонам. Смеркалось. Избы догорели и сейчас исходили слабым дымком, а по углям сновали сизоватые огоньки. Трупы убитых кто-то, вероятно хохлы, успел убрать. И лишь воронки от снарядов, развороченные частокол и ворота, да запахи гари и пороха напоминали о схватке, которая происходила здесь несколько часов назад. Связанных Корнуэлла и индусов уже посадили на телеги. Микола Перетятько снова подошел к ним.
– Ну что, Иван Лександрыч, мы поехали! Доставим всех, как велели, в станичное правление. – Он посмотрел на Алексея: – А вы как же? Может, с нами?
– Нет, я остаюсь, – ответил тот. – Надо кое с чем разобраться.
Он пошевелил правым плечом, затем провел ладонью по боку. Его охватывала аккуратная повязка. Но, главное, Алексей почти не чувствовал боли.
– Откуда это? Ты меня перевязал? – спросил он Вавилова.
– Нет, сама Евпраксия для тебя постаралась, – охотно пояснил Иван. – У них тут, в пещерах, источник целебный, аршан, имеется. Говорит, раны вмиг затягивает. Оттого и мальчонку быстро на ноги поставили. Старцу плечо саблей чуть напрочь не снесли, а он уже в себе, даже разговаривает. На ноги пока не поднимается, но на мои вопросы дал полный расклад.
– Он признался, что ратники казнили именно Усвятова?
– Его, родимого, – вздохнул Иван. – Но самое интересное, Алеша, что они не только за воровство его казнили. Оказывается, он тоже был из ратников. Из тех самых книжников, которых они в университетах учат. Но мирское, как сказал старец, победило его. Дьявол оказался сильнее. А так как Усвятов был посвящен во многие делишки ратников, то, конечно, зачастую быстрее их узнавал о древних святынях, которые каким-то образом попадали в частные коллекции. Ратники ведь не слишком церемонились. Какие-то древности они выкупали, какие-то просто воровали, если владелец не желал добровольно с ними расставаться. И об «Одигитрии» именно Усвятов миллионеру сообщил, то есть, по сути дела, выдал главную их тайну. И Корнуэлла нанять тоже он порекомендовал американцу. С агликашкой у него давние преступные связи. А Голдовскому пришлось изрядно за ним поохотиться, потому что Усвятова уже подозревали в измене, да еще эта история с похищенными книгами, которые оказались затем у Чурбанова. Так что Усвятов дважды финажки сорвал: и с Чурбанова, и с Корнуэлла... Гибель раскольниц, бесспорно, тоже на его совести... Словом, собаке собачья смерть... Правда, тех, кто казнил его, уже нет в живых. Полегли, спасая скит и «Одигитрию».
– Выходит, Ольховскому полный облом с этим делом? – спросил Алексей.
– Ну, как сказать? – Иван внимательно посмотрел на него. – Если по закону, то мы немедленно должны арестовать старца и Евпраксию. Сопротивление властям, хранение еретических книг, соучастие в убийстве Усвятова, да и покушение на жизнь двух полицейских чинов – это тебе не комар чихнул. А если добавить еще побег из-под стражи да прочие грешки по ведомству Константина, то наскребла себе девка грехов на вечную каторгу да свинцовые рудники.
– Если по закону, – перебил Алексей Ивана. – А если по совести?
– Дело в том, Алеша, – сказал Иван устало, – мы даже в отпуске прежде всего слуги закона, и совесть здесь ни при чем. Если всегда по совести поступать, порядка в государстве не будет.
– А по справедливости? – упорствовал Алексей. – Закон должен быть синонимом справедливости.
– Ты мне всякой чепухой мозги не забивай! – рассердился Иван. – Если по справедливости, то я должен сейчас сидеть на берегу реки, плевать в небо и ждать, когда таймень клюнет. Я что, не заслужил этот отпуск? И ты его заслужил, а вместо того, чтобы новых сил набираться, сидишь сейчас с разодранным боком и радуешься, что жив остался. Если так рассуждать, то мы и Корнуэлла должны отпустить. Он ведь тоже пострадал, и индусы его косоротые полегли здесь не за понюшку табаку. И ратники...
– Ратники за святое дело полегли, – неожиданно вмешался в разговор Сашка. – Им дорога в рай уготована.
Иван уставился на него.
– Ну вот, еще один батюшка объявился проповедь мне читать! А ну-ка, марш отсюда! – прикрикнул он на близнецов. – Нам с Алексеем Дмитричем серьезные вопросы обсудить надо.
На этот раз близнецы послушались его беспрекословно. Но не успел Иван рта раскрыть, как они сорвались с места с громкими воплями:
– Едут! Едут!
Несколько всадников, спускавшиеся по склону вниз к скиту, были едва видны в темноте, но близнецы заметили их первыми и первыми же бросились навстречу.
Это и вправду были Евпраксия и Константин в компании трех дюжих полтавчан. Всадники вымокли насквозь, но лица их были довольны, а у Евпраксии и Константина – откровенно счастливы. Они спешились у крыльца.
– Как? Догнали Ахмата? – спросил нетерпеливо Алексей, хотя уже заметил притороченный к седлу Константина небольшой брезентовый тючок.
– Догнали, – ответил, улыбаясь, тот и, отвязав тючок, положил его на крыльцо. Под ним тотчас скопилась лужица воды.
– Промок? – справился озабоченно Иван.
– Не думаю, – ответил Константин. Он стянул брезент, и взорам собравшихся предстали четыре увесистых фолианта. Каждый был завернут сначала в парусину, а затем – в оленью кожу. – Нет, не промокли, – сообщил он радостно и с торжеством посмотрел на Алексея и Ивана. – Все в целости и сохранности. И Соборное уложение, и Виленская псалтырь, и Сборник рукописных текстов, и, самое главное, «Житие» не пострадали. – И он с нежностью, словно любимую женщину, погладил толстую рукописную
