книгу, чья деревянная, обтянутая кожей обложка была щедро украшена растительным орнаментом и бронзовыми застежками. – Что ж, вернем их теперь истинным хозяевам или как?
Алексей наблюдал за Иваном. Насупившись, Вавилов смотрел на древние книги, и все его мысли ясно читались на изрядно озабоченном лице. Чувство служебного долга очень сильно сопротивлялось тому состоянию души, которое принято называть муками совести. И кажется, последнее оказалось сильнее. Иван перевел дыхание, смерил мрачным взглядом всех поочередно, махнул рукой и отвернулся.
– А, ваша взяла! Ведь они в конце концов могли сгинуть в тайге или утонуть в реке.
– И то правда, – оживился Константин и весело подмигнул Алексею, – они чуть было следом за Ахматом не нырнули в порог. Еле успели подхватить, а он, болезный, как ушел в стремнину, так и не вынырнул... – Он покосился на Евпраксию, и Алексей понял, кто на самом деле помог «уйти в стремнину» чернобородому громиле Корнуэлла. Но вдаваться в подробности не стал...
Подхватив спасенные сокровища, Евпраксия и Константин скрылись в избе, где лежал раненый старец. Вместо них на крыльце появился мальчик. Тот самый, с рукой, уложенной в лубок.
– Здравствуй, – сказал ему Алексей и поинтересовался: – Это ты, что ли, сиганул с моста?
– Я, – просто ответил юный ратник. – Бо тайны сии не велено знать никому.
– И ты не испугался?
Мальчик не ответил, лишь легкая усмешка искривила краешки его губ.
– Не больно? – кивнул Алексей на его руку.
– Нет, – ответил мальчик, – то Евпраксия ее живой водой лечила и грязь прикладывала. Тебе раззе больно? – спросил он, в свою очередь, Алексея. – Она тебе тоже грязи прикладывала.
Алексей покосился на свою повязку. И правда, он почти забыл о своих ранах. Или они были не слишком серьезными, или Евпраксия и впрямь залечила их одними ей ведомыми снадобьями. Он поднял руку, чтобы погладить мальчика по голове, но тот извернулся и сердито сверкнул глазами.
– Не трожь, никонианин! Бо помыслы твои глумливы, а речи твои слащавы, но лживы... – Он повернулся и, гордо вздернув голову, направился снова в избу.
– Ладно тебе, – сказал Иван, заметив огорчение товарища. – Эта порода не приручается. И терпят они нас, покуда мы им нужны...
Он не договорил, потому что на пороге избы вновь показались Константин и Евпраксия. Они переоделись в сухое. И теперь на Константине был точно такой же черный балахон с красной окантовкой по капюшону, который носили все ратники, в том числе и сердитый юный отрок со сломанной рукой. Но не это изумило Алексея. К своему величайшему удивлению, он заметил на указательном пальце левой руки своего нового приятеля точно такое же кольцо, которое носила Евпраксия.
– Так ты тоже один из них? – спросил он потрясенно.
– Нет, – ответил Константин и улыбнулся. – Но старец внял моим просьбам и благословил меня. Теперь я с ними. Теперь я с Евпраксией. – Он поднял руку. – Это кольцо Родиона. Старец сам надел его мне на палец.
– Но как же... – опешил Алексей. – Разве тебя не будут искать? Как же твоя служба?
– Для всех: и для родных и для начальства – я сгинул с тех самых пор, как бросился на поиски Евпраксии. Никто не будет меня искать... – Константин требовательно посмотрел на Ивана. – Надеюсь, встреча со мной не станет темой вашего рапорта начальству?
– Да бог с тобой! – Вавилов досадливо махнул рукой. – Ты сам все давно решил. Но позволь надеяться, что вы исчезнете из этих мест.
– Завтра же, – кивнул головой Константин. – Не беспокойся, Иван Александрович, больше вы нас никогда не увидите и не услышите.
– Твоими бы устами... – вздохнул Иван и повернулся к близнецам: – А ну, братцы, пошли ночевать. Завтра рано вставать.
Ночь прошла на удивление быстро, хотя Алексей почти не спал. Рана в боку саднила и мешала принять более удобное положение. К тому же Иван громко храпел, а близнецы лягались во сне, как молодые жеребята. Соболь лежал в ногах, но от него невыносимо несло псиной. Поэтому Алексей с большим облегчением воспринял наступление рассвета. Было прохладно. Траву затянуло росой, и пока он спустился от блиндажа к скиту, основательно промочил ноги. Соболь бежал за ним следом и то и дело принимался отряхиваться, отчего во все стороны летели ледяные брызги.
Но обитатели разрушенной крепости ратников, кажется, в эту ночь не ложились совсем. Маленький караван из десятка лошадей, завьюченный точно такими же тюками, как и тот, который Константин вытащил из воды, готовился выйти в путь. Их осталось совсем немного в живых – защитников древних святынь. Кроме старца, Евпраксии и Константина да двух мальчиков, лошадей удерживали в поводу три мрачных бородатых верзилы в бахотне. Все они были ранены: один хромал, у другого висела на перевязи рука, у третьего белела на голове повязка. Старец уже сидел в седле, хотя был чрезвычайно бледен, и Евпраксия, стоя рядом с ним, поддерживала его за здоровую руку.
Алексей подошел к ним.
На него смотрели молча, даже Константин, который уже ничем, казалось, не отличался от своих новых товарищей.
– Уходите? – спросил Алексей.
– Уходим, – ответил старец и перекрестился. – Путеводная звезда покажет нам путь за перевалы, где не достать нас супостату.
– Но вы же не сможете уходить бесконечно, когда-нибудь вас все равно настигнут.
– Что ж, на то воля божья, – вздохнул старец. – У Анчихриста силы немереные. А у нас против его козней и оружия лишь слово божье да наши святыни. Но потому мы не погибли и святыни уберегли, что бог нас не оставил. – Он взмахнул рукой, приказывая каравану трогаться с места.
И тогда Алексей взмолился:
– Иннокентий Владимирович, старец Василий! «Одигитрия»... Позволь хотя бы краем глаза...
Старец внимательно посмотрел на него, а потом молча кивнул Евпраксии. Та выступила вперед, затем распахнула балахон, под которым оказались короткие доспехи, и сняла с груди что-то плоское, аккуратно завернутое в парусину.
На первый взгляд это была простая доска, изрядно причем закопченная, но когда Алексей взглянул на нее, то его сердце на миг остановилось, а потом забилось сильно-сильно, где-то в самом горле. Неописуемой красоты глаза смотрели и словно вынимали из него душу. Тонкий лик, скорбное лицо и умные глаза младенца, который уже знает свою судьбу... Распни его, распни!..
Алексей судорожно вздохнул и невольно отшатнулся. Из краешка глаза Богородицы скатилась вдруг одна прозрачная капелька, за ней – другая!
– Господи! – прошептал он и поднял потрясенный взгляд на Евпраксию. – Что это?
– Плачет Богородица, скорбит по всем невинно убиенным. – Ратница обмакнула палец с кольцом в дрожащую капельку и прикоснулась ко лбу Алексея. – Жить тебе долго, никонианин, бо не продал ты душу диаволу...
Евпраксия быстро поклонилась ему в пояс и, столь же быстро завернув «Одигитрию» в полотно, снова спрятала ее на груди.
– Прощай, – Константин кивнул ему. – Вспоминай меня иногда. И ее тоже. – Он посмотрел на Евпраксию. – Надеюсь заслужить ее прощение. – Он склонился к Алексею, потрепал Соболька за лохматый загривок и усмехнулся: – Иначе, как тогда пополнять ряды ратников?
Алексей стоял и смотрел, как исчезает маленький караван в тайге. Огромный красный диск солнца поднимался над горами. Начинался новый день...
Глава последняя, самая короткая
Прошло три дня. В доме атамана только что закончился прощальный пир. Гости разошлись, а сам Никита Матвеевич стоял на крыльце и в который раз за этот день хлопал полтавского старосту по плечу и добродушно вещал:
– Ну что, Микола, бугор этот треклятый теперя за вами. Чему бывать, того не миновать. Не мытьем, так катаньем взяли меня. Но что поделать, если б не твои хохлы, не сносить бы мне головушки, не видать бы мне дорогих гостей живыми...
Алексей посмотрел на Ивана. Вавилов сидел за столом в опустевшей горнице и катал пальцем по
