Жизнь полна удивительных совпадений, подумал Клэй. Прежде чем звонить Мардж, он решил заказать еще чашечку кофе и вдруг услышал звук тормозов. Такси вернулось – тот же самый автомобиль с тем же пассажиром. Он, как и прежде, сидел на заднем сиденье, не в состоянии что-то решить. И вдруг Клэя осенило. Он вскочил и снова сел. Это был тот самый человек, который следил за ними в Швейцарии, именно его Бернадетт заметила в ресторане в Кюсснахте. Сейчас он определенно собрался уезжать – к крыше был приторочен его багаж. У Клэя отлегло от сердца – теперь Бернадетт в безопасности, она им больше не нужна. Может быть, кто-то решил, что они оба погибли. Господи, как же хорошо быть живым, и его друг, Бернадетт, которую постоянно мучил страх, наконец избавится от всего этого! Она найдет где-нибудь для себя уголок, а он станет ей помогать. И Мардж – тоже. Теперь у него было будущее. И семья. Она поймет.
Теперь уже ничто не имело значения. В его распоряжении была вся жизнь. По пути к Мардж он позвонит в отель и оставит записку для Бернадетт. Он сообщит ей, что все уладилось. Если англичанин уезжал, значит, охота за ней закончилась, а его проблемы не имели и не могли иметь никакого значения, это уже были мелочи. Он скажет им, что временно спятил. Самое главное, что все уже позади. С ними он справится и, что еще более важно, справится с самим собой. Бернадетт была права, он – тот, кем его сделали воспитание, образование и карьера. Он – Клэйтон Уэйн-Тернер, полковник ВВС или уже – нет. Его душа пела от радости, когда он заказывал еще одну чашку кофе. Безопасность Бернадетт значила для него все, и теперь наконец на этот счет можно было не беспокоиться. Как прекрасна может быть жизнь, когда ты счастлив! Она, наверное, сердится за то, что он опаздывает, но она поймет его. Она всегда понимала его в конце концов. Он решил подождать еще немного – так, на всякий случай, если она все-таки появится.
Все это время мужчина, сидевший в такси, не сводил с него глаз. Наконец он что-то сказал водителю и распахнул дверцу. Выгрузив из машины свое тучное тело, он приблизился к Клэю.
– Меня зовут Блумфилд, – представился мужчина, подойдя к столику. В ответ Клэй улыбнулся.
– Не хотите ли присесть?
– Нет. Пойдемте со мной, – ответил незнакомец.
Майк Картер, находившийся в Париже, не был ни уязвлен звонком Мардж, ни потрясен тем, что услышал от нее. Он оглядел свой кабинет. Форма, висевшая на двери, и желтый лист его выпускного аттестата – на стене словно призывали его выполнить служебный долг. Ему почудилось, что где-то далеко, на каком-то забытом плацу кто-то отрывисто выкликает его имя и служебный номер. Барабанная дробь звучала в его мозгу отчетливо и громко.
Он поднялся с кресла и прошелся по кабинету. Там, за его окнами, улицы были заполнены ордами издерганных, одуревших от воскресной езды водителей, воздух то и дело разрывали короткие нетерпеливые гудки. Майк вернулся к письменному столу и сел. Его растерянность улетучилась, он знал, что Майк Картер – человек и полковник Картер – одно и то же лицо. Он больше не гордился собой, не стыдился самого себя, он теперь знал свое место и свой долг.
Майк поднял трубку, чтобы позвонить в Лондон. В окно упали длинные тени и протянулись через всю комнату. Теперь, когда его вахта закончена, он поедет домой. Он вылетит завтра, а потом, может быть, пройдется по магазинам, может быть, надолго уйдет в отпуск.
Теперь он знал, что некоторые были рождены, чтобы командовать, а некоторые – чтобы повиноваться. Огромное чувство облегчения охватило Майка, пока он ждал ответа из Лондона – по воскресеньям никто не желает торопиться. Все, что ему оставалось сделать, это указать пальцем и ждать, когда свершится правосудие.
Затем на другом конце провода послышался знакомый строгий голос, и Майку подумалось, что, в конце концов, это не было провалом. Он относился к тем людям, которые кое-что умеют.
49
Как быстро опускаются сумерки в конце лета! Пожалуй, так же быстро, как летит время под конец человеческой жизни. Не то, чтобы я был пессимистом, скорее – реалист. И сразу после захода солнца здесь становится холодно. Скоро сюда потянется молодняк и те, кто себя таковым считает. В кафе начнут подавать больше спиртного, нежели кофе, и юбки станут значительно короче. Некоторые наденут пиджаки от вечерних костюмов, бабочки и джинсы. Я не могу подстраиваться под эту моду, но она мне нравится. В мое время все было гораздо более официально.
Приезжая сюда, люди всегда надевают все самое лучшее. Я живу здесь уже много лет. Это место – рай для тех, кто любит понаблюдать. Я уже узнаю тех, кто появляется здесь из года в год. Удивительно, как вульгарно выглядят многие нормальные люди, оказываясь на отдыхе, они одеваются так, словно решили никогда больше не возвращаться домой. Кто-то становится богаче, кто-то – беднее, но все неизменно стареют. И тогда кто-то перестает приезжать сюда, и вместо них появляются другие.
Порт Банус, похоже, никогда не исчерпает себя и не потеряет своей привлекательности. Я уже успел превратиться в непременную принадлежность этого места, вернулась и моя старая кличка – Бульдог Блумфилд. Наверное, я рассказал о ней кому-то, вот она и прилипла ко мне вновь. Уж не помню, кому и когда. Только что приехал мой слуга Пепе, он привез мне мой старый твидовый пиджак и помог надеть его. Теперь он мне уже велик, но я храню его, поскольку именно он был на мне в тот день, когда я впервые увидел Бернадетт. Я попросил Пепе заехать чуть позже, сказав ему, что я еще не закончил дела. Пепе посмотрел на меня, как на сумасшедшего. «Какие дела?» – спросил он меня, но я ответил, что его это не касается. Так, бывало, говаривал Минь Хо.
Все они уже были по ту сторону: и Бернадетт, и Минь Хо, и Патель. Только я все еще здесь и наконец- то обо всем рассказал. Почти обо всем. Мой слуга Пепе уехал, пробурчав, что в следующий раз ему, возможно не удастся припарковаться в этом месте. Меня ведь надо вкатывать в машину, но Пепе не имеет ничего против того, чтобы толкать мою коляску. Меня тут хорошо знают: многие машут рукой и спрашивают о моем самочувствии, и кое-что из этого радушного отношения перепадает Пепе. Испанцы очень общительны. Тут не обязательно быть богатым, умным или красивым. Все, что вам нужно, это нравиться людям, быть «симпатико», как они говорят. Он сказал, что отвезет меня, но сегодня я чувствую внутри себя удивительное облегчение, прилив сил. Думаю, я доберусь сам.
В тот день, когда я подошел к портье со своими чемоданами и сумкой Минь Хо, никто не сказал мне ни слова. В полицию я решил сообщить с дороги. На улице, как я и просил, меня ждало такси, все подошли к дверям, чтобы сказать мне «adios».
Аэропорт Пальмы находился на другой стороне острова, но кафе «Ориенталь» притягивало меня словно магнитом, и я попросил водителя отвезти меня туда. Может, я думал, что ничего не произошло, или надеялся увидеть там Бернадетт, по-прежнему сидящую за столиком, как королева? Нет, я возвращался туда из-за американца, из-за Клэя. Я не был уверен, что он окажется там, но подсознательно чувствовал, что так оно и будет. У них наверняка было назначено там свидание, но он опаздывал или что-то в этом роде. Я узнал его мгновенно. Он сидел, как мне показалось, за тем же самым столиком, откуда Минь Хо увел Бернадетт.
