– Прости меня, это я настояла, чтобы Давид поехал с нами на кладбище!
– Не говори ничего, только молись, чтобы его вернули нам живым и здоровым! – Грегорио попытался заговорить с охранником: – У меня уже убили сына, зачем вам понадобился и племянник? – взмолился он. – Давид только с виду взрослый, а по сути совсем еще ребенок!
Полицейский ответил сухо:
– Команданте выслушает вас, когда сможет.
– Я хотел бы позвонить адвокату.
– У нас нет телефона.
– Тогда пошлите за ним.
– У нас нет посыльного.
– Неужели в вас нет ни капли сочувствия?
На голой деревянной скамье спал Джонленнон. Рядом сидела Мария Фернанда, угнетенная невеселыми думами: «И это наше правосудие? Как хорошо, что я все-таки не пошла на юридический, что не полезла в этот ужас, в эту клоаку! А теперь еще Давид, бедняга, бог знает, что с ним может приключиться! Мы сами будем виноваты, если через несколько лет гулять вечерами на улицах станет опасно для жизни, если эта страна превратится в обитель насильников. Как можно допускать подобную безнаказанность и произвол? А я тоже хороша, только говорю вместо того, чтобы действовать, бороться! А что, если поговорить с отцом Майтэ? Нет, получится то же, что в прошлый раз, на него самого давят со всех сторон. Как же нам не хватает организации по защите гражданских прав!»
– Я сегодня похоронил сына, – продолжал взывать Грегорио к охраннику. – У вас есть дети? Моему не исполнилось и двадцати трех, а ему прострелили голову, привязали к поясу кусок бетона для тяжести и сбросили в море.
В центре потолка лениво вращались лопасти вентилятора.
– Послушайте, сеньор, ваше дело может рассмотреть только команданте Маскареньо, поэтому сядьте и ждите!
– А когда он придет?
– Не знаю, но придет обязательно.
Грегорио тяжело опустился на скамью сбоку от жены.
– Чертова жизнь, за что нам напасти такие! Что ж, получается – правы эти лохматые молокососы, которые пляшут, как мартышки, хотят свергнуть правительство и называют религию опиумом для народа, а предпринимателей – ворами! Значит, правду они говорят? Нет, не может быть; я всю свою жизнь работал как мул, голосовал на выборах, старался не лезть в бутылку, а теперь получается, что сам же и виноват! Неужели правда, что новый президент ненавидит частных предпринимателей, что он еще лживее, чем все предыдущие? Ну, как может быть: с одной стороны, убивают Чато, а с другой – дают стипендии и работу тем, кто возглавлял антиправительственные выступления в шестьдесят восьмом году? Почему так, кто все время воду мутит?
Уже за полночь Мохардин зашел в «Кихоте» чего-нибудь выпить. Последнее шоу уже закончилось, и лишь за несколькими столиками засиделись последние посетители. На душе у Чоло было тяжело. Они с Чато дружили годами, еще с той поры, когда вместе выступали за бейсбольную команду «Депортес Бейб Рут». Младший Палафокс тогда играл шортстопа как тигр; ему нравилась эта позиция на поле, потому что давала ему возможность вдоволь покрасоваться и охмурять девчонок. Потом оба учились на одних подготовительных курсах и сообща шли после занятий в «Бермудский треугольник» – незабываемую забегаловку, служившую местом свиданий и пьянок всех абитуриентов. В последнее время Сантос помогал Чато чем мог, даже не раз давал пользоваться своим пикапом, не задавая при этом лишних вопросов. Как-то в порыве откровенности Чоло признался:
– Хочу с тобой породниться! Пойдешь ко мне в шурины?
Чато только рассмеялся:
– Как тебе может нравиться женшина с хот-догом на голове?
– Не твое дело, балда!
– А, знаю – хочешь принять участие в кампании по установлению семейной опеки над какой-нибудь пересыхающей речкой! Не угадал? Ну, значит, в тебе неожиданно проснулась любовь к Грете Гарбо!
В последний раз Чоло видел друга, когда подвозил его на автобусную станцию в Наволато. Он спросил тогда, собирается ли Чато когда-нибудь расстаться с партизанами. Тот ответил не сразу, окидывая взглядом поля, покрытые зеленым ковром взошедших посевов сои, помидоров и сафлора, от которого получил свое название штат Синалоа, потом сказал:
– Родина или смерть, друг мой Чоло!
– Да кончай ты чепуху молоть, я тебя серьезно спрашиваю!
Чато опять помедлил с ответом.
– Не знаю… Иногда я чувствую себя в полном дерьме, никому ни черта не известно, ничего невозможно планировать, многие ребята уезжают в Никарагуа, на нас давят кубинцы, ЦРУ внедряет своих шпионов, наши действия почти не выходят за границы федерального округа – даже в этом проявляется наш излишний централизм.
– Так чего ж ты не бросишь все это? Я же вижу, что у тебя уже нет былого рвения!
– Полагаешь?
– Ты в последнее время какой-то усталый и вроде бы охладел ко всему.
– Усталый – да, но я по-прежнему готов биться за наше правое дело – может, только не сломя голову, как раньше.
– Послушай, Чато, любой человек – кузнец собственного несчастья, как говорит твой отец, и хоть мне всегда хотелось, чтобы жизнь у тебя шла иначе, я никогда в нее не вмешивался и не собираюсь делать это и теперь. Однако, по моему личному мнению, тебе стоит остановиться и задуматься хорошенько: а какое будущее меня ждет в партизанах? Каждый день ходить по краю пропасти? А что еще?
– Вот, каброн, ты обычный наркоторговец и ни черта не смыслишь в этих делах, тебе не дано понять, что мы боремся за более справедливый мир, за правительство из народа и для народа.
– Ну, так ни хрена у вас не получится!
– Именно это нам говорят нынешние властители, банкиры, промышленники!
– Это говорю тебе я, каброн, и хоть я ни хрена не рублю в политике, в империализме и прочей хренотени, даю свои яйца на отсечение, что вам никогда не победить!
– Мы победим, Чоло, и будущее за нами!
– Хрен вы победите! Прежде чем эта страна станет социалистической, коммунистической или еще какой-нибудь охренической, все ее население, как и я, начнет торговать травкой, ставлю свои яйца! Народу не нужна земля, Чато, не нужны фабрики и прочая мутотень; народ хочет денег, хочет пить, жрать и разъезжать в машинах вроде этой! Разве не так? Народ хочет балдеть от вина и травки, и все твои усилия и сама жизнь в итоге пойдут псу под хвост!
– Твоя точка зрения меня не удивляет, ты всегда придерживался мелкобуржуазных взглядов! Но позволь мне самому решать, продолжать борьбу или нет, ведь я сражаюсь за свою мечту, каброн, разве можешь ты, жалкий наркоторговец, иметь настоящую мечту?
– Я куплю себе все, о чем только можно мечтать!
– Не прикидывайся дураком, Чоло! Посмотри на эти прекрасно возделанные поля – ты знаешь, кому они принадлежат, как и будущий урожай помидоров?
– Кажется, это хозяйство Ритца.
– Так вот, пройдет немного времени, и все это перейдет в общественную собственность!
– Ну, если ты действительно веришь, что так будет, то дурак вовсе не я! Какой же хозяин добровольно отдаст свои владения?
– А его согласия никто и не спросит, если потребуется, частную собственность мы обобществим силой!
– Чертов Чато, неужели ты говоришь это совершенно искренне?
– Такими вещами я не шучу! Мы – представители будущего, несущие эстафету погибших революционеров! – Оба замолчали, до предела разгоряченные спором.
– Вот что, – произнес наконец Чоло, – я твой друг и хочу предложить тебе отдохнуть как следует. У меня
