заключенные справляли нужду на пол своей клетки, а потом выпихивали испражнения в коридор. Раз в день работник тюрьмы с помощью пожарной кишки смывал экскременты в конец коридора, где в полу была проделана дыра. – «Дженис подала мне знак, и я пошел за ней, думал сначала, что она дьявол, не иначе, такая худосочная и жаждущая, даже кости выступают через кожу, сущая чертовкат и запах от нее необычный, но не такой, как от Ребеки». – «Сравнил тоже, Ребека – ангел любви!» – «Она обняла меня крепко, очень крепко, будто в отчаянии, а потом тихонько запела что-то –
«Как он это делает?» – «Вот и мне непонятно!» – Они слышали «Облади», пока за ним не захлопнулась дверь ведущая на автостоянку, вызвав у Давида гнетущее ощущение пустоты и беспросветного одиночества.
Его перевели в небольшую общую камеру тюрьмы в Агуаруто в той части здания, где содержались политические заключенные. В камере Давида сидели настоящие партизаны. В первую очередь он познакомился с Радамесом Пеньюэласом по прозвищу Роллинг, внешне очень похожим на Кита Ричардса и, как тут же выяснилось, далеко не безобидным малым. Он был одет в футболку с нарисованной на ней карикатурой Мика Джаггера с огромным языком и черные довольно грязные шорты. Как только охранники вышли из камеры, Пеньюэлас набросился на Давида:
– Ты один из них и пришел, чтобы убить меня! – Давид оказался не готов к такому приему, и оба повалились на пол между бетонными плитами размером два метра на семьдесят пять сантиметров, служившими для обитателей камеры кроватями. – Берегись! Меня не проведешь, я узнал тебя по ушам!
Давид не успел ускользнуть, и Пеньюэлас прочно сжал его шею согнутой в локте рукой; как он ни пытался вырваться, ничего не получалось.
«Отбивайся! – науськивала Давида его бессмертная часта». – Дай ему хорошенько коленом по яичкам!»
– Зачем вам понадобилось похищать меня? – яростно рычал атакующий. – Что я вам сделал? – Давид задыхался, не в силах вымолвить ни слова. – У вас все равно ничего не выйдет, я знаю все ваши условные обозначения, вашу флору и фауну, вашу орфографию!
– Роллинг, черт! Ты что делаешь? – прозвучал чей-то голос. – Отпусти товарища! – Над ними склонился бородатый мужчина, и мучитель выпустил свою жертву.
– Ладно, Чуко, как скажешь.
Чуко помог Давиду подняться на ноги.
– Не обижайтесь, товарищ, вообще-то Роллинг тихий, просто ему во всех незнакомых людях мерещатся инопланетяне.
«Ничего себе тихий», – возмутилась карма, а Давид подумал, что эти двое похожи на скелеты.
– Спасибо, – сказал он и сел на свой бетонный лежак, а те расположились напротив на лежаке Роллинга.
– Все зовут меня Чуко, – представился спаситель Давида. – Роллинг уже всех достал, но вы его не бойтесь. Откуда прибыли?
– Из Альтаты.
– Из Альтаты… – эхом отозвался Роллинг. – А где вас сцапали?
«Какое вам дело», – подумал Давид, но что-то в Чуко напоминало ему двоюродного брата и внушало доверие.
– На кладбище.
– Любопытные места эти кладбища! – сказал Роллинг. – Они просто напичканы могилами, крестами, памятниками.
– Вас арестовал Маскареньо?
– Это меня арестовал Маскареньо! – оскалил Роллинг свои неухоженные зубы. – Пес цепной!
– За последние три месяца в тюрьмы брошены более ста товарищей, еще семьдесят четыре погибли. Вы с кем работали? – Давид нерешительно посмотрел на Чуко – почему он задает так много вопросов? Прямо как Маскареньо; хорошо, что теперь Давид уже знал правильные ответы.
– С Фонсекой.
– Так вы человек Фонсеки?
– Да.
– А где он сейчас?
– Здесь, неподалеку.
– Не будьте таким подозрительным, товарищ, среди нас предателей нет! Так, значит, игра для вас закончилась «матч-ином» противника? – Давид утвердительно кивнул головой. – И когда вас взяли?
– В субботу.
– Привет, Чуко! – окликнул от двери парень с мексиканскими усами.
– Как дела, Элвер? Это Элвер Лоса, – обернулся Чуко к Давиду. – Элвер, вот товарищ только что прибыл.
– Все зовут меня Санди, – представился Давид.
– Отлично, nice to meet you![8] – сказал Лоса, а Чуко взял его под руку и отвел в сторону.
Оставшись вдвоем с сумасшедшим, Давид огляделся по сторонам. Камеры составляли часть огромной клетки с прутьями из кованого железа. Очевидно, что выходить отсюда разрешалось только по указанию начальника тюрьмы. Давид продолжал размышлять об этом, когда Пенью-элас протянул ему руку.
– Меня зовут Роллинг. – Давид не подал в ответ свою – чертов сумасшедший! – но тот не обиделся. – Здесь надо быть очень осторожным с летучими мышами, – произнес он, заговорщически понизив голос, – с муравьями, осами и доносами; здесь всем всё известно, и самое лучшее – не дергаться, и если тебя когда- нибудь примут за другого, не шевелись, иначе могут пристрелить – они здесь повсюду и не знают жалости.
«Странное сумасшествие», – заметила карма.
– О ком ты говоришь?
– О тех, что приходят по ночам и обсирают стены, они с другой планеты, и если я ослаблю бдительность, то они уничтожат весь сад! – Давиду подобные разговоры показались знакомыми, и он пригляделся к собеседнику внимательнее.
– С какой они планеты? С Меркурия?
– Шутишь, они бы здесь замерзли насмерть! Нет, их послала галактика, которая хочет нас поработить.
– Тогда с Венеры?
– Конечно, нет, венериане здесь долго не задержались, Земля им не понравилась, они питаются гигантскими капустными кочанами, а наши для них слишком маленькие. Прикинь – те, что приземлились в Бельгии, даже заплакали при виде брюссельской капусты!
– Так, может, они с Млечного Пути?
– Бери выше?
Чуко и Элвер, негромко беседуя в сторонке, исподтишка поглядывали на Давида, а вернувшись, принялись откровенно рассматривать его. Поскольку Маскареньо подсылал к заключенным своих шпионов, чтобы выведать имена и адреса остающихся на свободе партизан, оба начали подозревать в этом и Давида.
– Так, значит, товарищ, вы человек Фонсеки?
– Да, правильно.
– И не знаете, где он сейчас находится? – Давид в замешательстве отрицательно покачал головой.
«А что мне теперь делать?» – мысленно обратился он за советом к внутреннему голосу. «Оставайся
