– Теперь можешь сообщить отцу, что за дело берется адвокат!
– Ладно, только обещай, что, если отец скажет тебе что-нибудь обидное, ты не станешь обращать на это внимания!
– Не бойся, я люблю твоего старика.
– Знаешь, на заупокойную мессу, конечно же, явились друзья брата, студенты факультета экономики, и заявили что после ее окончания хотят устроить большой митинг с требованием наказать убийц, что пригласят для этого ребят из других университетов, так, чтобы в соборе места свободного не осталось.
– И что ты думаешь на этот счет?
– Не знаю, мне только горько оттого, что я не сумела до конца понять моего брата, его дело, но теперь уж ничего не поделаешь. Все мне кажется таким ненастоящим, таким лицемерным!
Мохардин представил себе разгоряченное, потное сборище, орущее до хрипоты, и решил, что не стоило устраивать митинг – Чато уже не воскресить, но как убедить студентов, что их выступление лишь разожжет ненужные страсти? А еще его беспокоило положение Санди – что-то он сейчас делает? Наверное, мысленно стягивает трусики с Дженис.
Они вдвоем пили кофе с печеньем, а остальные Палафоксы разошлись по своим комнатам.
– Ты собираешься жениться? – спросила Нена.
– С чего ты взяла? – поперхнулся Чоло.
– Попугай на хвосте принес! – улыбнулась она. – Так, значит, это правда? Ты ее любишь?
– Ну, да, в общем.
– В общем! Все мужики кретины, почему-то всегда врут, просто наваждение какое-то! Ну, по каким ощущениям определяет мужчина, что он «в общем» любит женщину, с которой ему предстоит быть вместе всю жизнь?
– По тем же, что и в бейсбольном матче, когда на девятой подаче отбивает восьмой бэттер, счет три- два, в запасе есть один хоумран и два аута, и отбивающая команда проигрывает одну базу.
– Полная галиматья!
– И тем не менее очень похоже: тебе и хочется продолжать игру, и нет, а по сути все это не имеет ни малейшего значения.
– Санди рассказал мне, что она очень красивая. У тебя есть ее фото?
– Зачем тебе?
– Познакомиться.
– Нету, – соврал Чоло. – И если я женюсь на ней, то лишь потому, что ты мне дала отставку!
Нена состроила ему глазки.
– Вовсе не отставку, а просто попросила подождать немного. Я же не предполагала, что ты решишь жениться так рано!
– Рано? Мне двадцать три года, моего лучшего друга уже нет в живых, второй сидит в тюрьме, а женщина, которую я всегда любил, послала меня к долбаной матери!
– Неправда, я не посылала тебя ни к какой другой женщине.
– Разве нет?
– Нет!
– Ты уверена?
– Абсолютно.
Чоло вдруг почувствовал себя в такой растерянности, что ему захотелось уйти, но это выглядело бы нелепо, да и недостойно, поэтому он только поднялся со стула. Мария Фернанда тоже встала, оказавшись прямо перед ним, так близко, что ближе некуда, и поцеловала в щеку. Мохардин совсем потерял голову и почувствовал себя маленьким и беспомощным перед безграничной непредсказуемостью женского поведения.
«Что происходит? Два месяца назад я мог только мечтать об этом, а теперь то же самое может превратиться для меня в серьезную проблему».
– Я должен идти.
– Тебя ждут?
«Она смеется надо мной; чертовка, недаром говорят, все они одинаковые. Ну, что с ними делать, если и убить их нельзя, и приручить невозможно!»
19
– Мне здесь нравится, – сказал Роллинг. Бакасегуа разглядывал странички «Калимана»; у него под боком высилась целая стопка старых сборников комиксов, истрепавшихся от многократного перелистывания, – У меня всего навалом – клубники, малины, вишни! К цветущим растениям летят колибри, за колибри бабочки, а бабочки живут только на воле! Пчелы заняты опылением соцветий, а значит, у нас будет мед – ты когда-нибудь пробовал сыр с медом? Японцы просто тащатся от сыра с медом, они готовы променять на сыр с медом даже сумо и оригами, им лишь бы ездить по всему миру, фотографировать все подряд да есть сыр с медом!
Давид чувствовал себя плохо; он провел два дня в лазарете и еще столько же в камере, и все это время мочился кровью. Ему хотелось выспаться, но приходилось присматривать за Роллингом. Давид уже собрался выйти в коридор, когда к решетчатой двери подошел охранник с толстыми темными губами и нехорошим взглядом.
– Рожей не вышел, жопой не прошел – Давид Валенсуэла, к решетке с вещами! – «Похоже, уходим насовсем», – смекнула бессмертная часть Давида. Охранник обратился к Роллингу: – Ну, все безобразничаешь, чертов придурок?
– Здравствуйте, сеньор Ананасовый Нектар, будьте так любезны, скажите, какая сегодня погода?
– Погода зашибись, придурок чертов, а вот ты портишься с каждым днем!
– «Случается, мне тяжко оставаться человеком, и пылает понедельник, как бензин!»
– Вот я и говорю, у тебя с головой день ото дня все хуже, скоро начнешь тараканов жрать! Валенсуэла! Пошевеливайся, некогда мне с тобой возиться!
– Тише, сеньор Ананасовый Нектар, они здесь! В последнее время они вселяются в человеческие тела и присваивают их! – Давид молча подошел к охраннику. Ананасовый Нектар надел на него наручники и повел по коридору.
«Спроси его, вещи с собой брать», – суетилась карма.
– Заткнись! – крикнул охранник Роллингу.
Ночь стояла душная; они пересекли маленький двор, где днем заключенные вывешивали проветриваться свою одежду, вошли в административное здание и зашагали по темному коридору. Впереди, метрах в пятнадцати, виднелся какой-то свет, но до него не дошли; Ананасовый Нектар втолкнул Давида в боковую дверь. Его встретили ударом кулака, от которого
«Вот дьявол, – отозвалась его бессмертная часть, – проклятое человечество, сколько себя помню, правосудие во все времена сопровождалось побоями!»
– Пожалуйста, не бейте меня! – взмолился Давид.
Неожиданно он почувствовал странное желание умереть и отчетливо вспомнил те восемь минут, что провел вместе с Дженис Джоплин. Давид представил себе, как они вдвоем купаются в деревенской речушке, мокрые и смеющиеся; и как Дженис в широкой юбке с психоделическим рисунком ведет его куда- то, предлагает ему сигарету, он закуривает; Дженис приближает к нему свое лицо, и он целует ее
