От сильной пощечины Давид вернулся в действительность и понял, что опять сидит на стуле перед Маскареньо.
– Ты знаком с Ребекой Мансо?
– Да. – Он уже хорошо знал, какие ответы от него требуются.
– Марихуана, обнаруженная у нее в доме, принадлежит тебе? – Утвердительный кивок головой.
– Ага, вот даже как! – Маскареньо затянулся самокруткой и выпустил дым ему в лицо. – Отличная травка, скажу я тебе!
– Неплохая, правда?
– Откуда она?
– Из «золотого треугольника».
– Ох, Ротозей, думаешь, я поверю тебе? Прытко пела рыбка! Да какой из тебя наркоторговец! Ты всего лишь жалкий партизан и вдобавок трясешь своим членом перед детьми!
– Я? – с неподдельным удивлением переспросил Давид.
– А поскольку ты извращенец и вдобавок не любишь женщин, кто знает, какие грязные мыслишки роятся в твоей башке. Ты знаком с Аурелио Трухильо по кличке Капи?
– Да.
– А с Данило Мансо?
– Тоже.
– Так вот, они умерли, все твои рыбаки умерли от язвы двенадцатиперстной кишки! – Маскареньо достал из кармана флакончик маалокса и отпил глоток.
«Он беспринципный негодяй!» – заметила карма.
Давид подумал о старике Мансо – бедняга, хороший был человек. (На самом деле рыбаки вовсе не умерли; через три дня после их ареста профсоюз рыбацких кооперативов добился освобождения всех, кроме Ребеки, оставленной под стражей из-за марихуаны, обнаруженной в ее доме. Старика Мансо тоже не хотели отпускать, но подвыпившие на радостях рыбаки увели Данило чуть ли не силой, сославшись на его хронический кашель и необходимость стационарного лечения.) Очередная порция дыма заклубилась в лицо Давиду.
– А эта книга? – Маскареньо держал в руке «Свободу под честное слово». – Твоя? – Давид кивнул. – Скука, словоблудие и разврат! Ах ты, долбанная партизанская всезнайка, не знаю почему, но ты мне нравишься! А ну-ка, высунь язык!
Давид послушался, и полицейский начальник загасил у него на языке свой окурок. Давид принялся отплевываться и фыркать от боли с таким остервенением, будто решил избавиться от своей бессмертной части, не замедлившей его подначить: «Чего ты ждешь, врежь этому ублюдку как следует!»
– Почему тебя избили в камере? – Во рту у Давида словно образовалась взрывная воронка, он продолжал отплевываться, но жжение не прекращалось – будь оно все проклято! – и ответить не получалось.
«Разоблачи своих недоброжелателей! – науськивала карма. – Ротозей, ты забыл, что я не люблю твои капризы?»
– Они думают, что я шпион!
– Ты – шпион? Прытко пела рыбка! Впрочем, почему бы и нет? Теперь ты для них меченый!
– У меня все тело болит, и я писаю кровью!
– Не хнычь, это все мелочи для настоящего мужчины, который прошел спецподготовку в России и участвовал в шестнадцати похищениях людей!
«Выведи его из себя, расскажи, что у твоей возлюбленной зеленые глаза!»
– У меня к тебе предложение; похоже, ты не такой уж и злодей, каким выглядишь, и я хочу помочь тебе. – «Не верь ему! Этот полицейский хитер и коварен!» – Мы обошлись с тобой сурово, но вообще-то это не наш стиль. Франко! – позвал Маскареньо; из глубины помещения появился его помощник и поставил на письменный стол начальника поднос, на котором стояли тарелки с жареной курицей, тортильяс и сальсой. После многодневного голодания у Давида слюнки потекли, а от аппетитного запаха закружилась голова. – «Кажется, ничего! – с вожделением произнес внутренний голос. – Это тебе не тюремные помои с тремя фасолинами и коровьей костью!» – Гарантирую тебе три таких банкета в неделю в обмен на сотрудничество. Послушай меня: Элвер, Чуко, Бакасегуа – плохие люди, настоящие убийцы. Ты не такой, как они, и я хочу протянуть тебе руку помощи, здесь не место порядочному юноше, ты должен сейчас отдыхать в кругу семьи, или лакомиться мороженым в «Лас-Парагуас», или пить что-нибудь освежающее в «Бермудском треугольнике», как думаешь? – «Скажи ему, что не на того напал!» – Ничего сверхъестественного от тебя не требуется; просто поболтаешь с ними и невзначай, будто нехотя, расспросишь об их друзьях, где живут, работают, как и в чем оказывают содействие партизанам. – «Попроси его, чтобы тебя положили в больницу, – посоветовал голос. – И чтобы разрешили посещения».
– Ну, так как? Тебе это сделать – раз плюнуть, а мы тебя прикроем в случае надобности, подбросим им какую-нибудь дезу, чтоб тебя не заподозрили!
– Мне нужно еще кое-что.
– Проси что угодно, ты же теперь мой человек!
– Верните мне фотографии, которые вы у меня отняли.
– Какие фотографии?
– Одна с Дженис, а вторая – моя.
Маскареньо вспомнил:
– Ну, раз ты от них тащишься… – Он уничтожил обе газетные вырезки, как только выяснилось, что Дженис Джоплин не Сандра Ромо, однако надо было продолжать игру. – Франко! – подмигнул команданте своему подчиненному. – Немедленно сходи за фотографиями и принеси мне! – Потом взял в руки поднос. – Только понюхай, как вкусно пахнет, а, Ротозей? Принесешь первую информацию, сразу нажрешься от пуза! Так, Франко?
– Я бы его сразу накормил, шеф, похоже, парень готов сотрудничать!
– Значит, отдадим все ему? Тебе фартит, чертов Ротозей, даже я не могу позволить себе такого угощения!
– Шеф, он ведь теперь один из нас!
– А ему плохо не станет?
«Вот сволочи!» – заметила карма.
– Да нет, не думаю, шеф!
– О'Кей, Франко, под твою ответственность! Если этот парень тебе так понравился, позаботься, чтобы никто ему не мешал.
– Есть, мой команданте!
Маскареньо потрогал свой живот в том месте, где болело.
– Мне завтра рано утром надо на прием к гастрологу. – Во рту у команданте не проходил едкий привкус. – Хочет меня оперировать. Ты здесь будь готов к разным неожиданностям!
– Не беспокойтесь, мой команданте.
Давид поедал глазами курицу. Никогда, говорил ему отец, ни за что не продавай себя, это не по-мужски; все равно рано или поздно раскаешься в своей слабости. А что подумает о нем Дженис?
«Она не думает, а только и знает, что поет», – сказал голос.
– Ну же, остывает, – подзадорил Франко, беря пальцами куриную ножку.
– Я не могу есть, у меня язык обожжен.
– Правда, значит, все достанется мне? – Он откусил от ножки. – Роллинг продолжает твердить об инопланетянах?
– Да.
– Вот каброн упрямый, но ты его не бойся!
– Да, этот каброн совсем спятил, чуть было не задушил меня!
– Кто тебя так красиво отделал?
– Чуко и Лоса.
– Будь с ними поосторожнее, придет время, мы за тебя поквитаемся! Бакасегуа ошивается у вас в камере?