вспоминал потом ап. Павел, — Иаков и Кифа и Иоанн, которые были почитаемы столпами, подали мне и Варнаве руку общения, чтобы нам идти к язычникам, а им — к обрезанным; только, чтобы мы помнили бедных: это именно я и постарался исполнить'. [7-13] Попечение о нуждах церкви-матери, особенно о ее членах, избравших добровольную нищету, стало тем актом, который закреплял связь между ней и новыми общинами.
Было составлено послание, которое Павлу и Варнаве поручили отвезти в Антиохию. Деяния приводят его полностью.
'Апостолы и пресвитеры братья — находящимся в Антиохии и Сирии и Киликии братьям из язычников — радоваться. Так как мы услышали, что некоторые из наших смутили вас своими словами и растревожили ваши души, говоря, что должно обрезываться и соблюдать закон, чего мы им не поручали, — угодно было нам с общего согласия, избрав мужей, послать вам (письмо) с возлюбленными нашими Варнавой и Павлом, людьми, предавшими души за имя Господа нашего Иисуса Христа. Итак мы послали Иуду и Силу, которые объявят вам то же самое на словах. Ибо угодно было Духу Святому и нам не возлагать на вас никакого лишнего бремени, кроме этого необходимого: воздерживаться от идоложертвенного, и крови, и удавленины, и блуда. Храня себя от этого, вы поступите хорошо. Будьте здоровы'. [7-14]
Иуда и Сила, носивший второе имя Сильван, были пророками Иерусалимской церкви. Их приезд в Антиохию должен был подтвердить соборное решение, а если нужно — разъяснить его.
Обязанности христиан-евреев в послании не уточнялись; они и без того был ясны, ибо, как сказал Иаков, 'Моисей, читаемый в синагогах каждую субботу от древних поколений, имеет своих проповедников во всех городах'. [7-15]
Остается при этом загадкой: почему св. Павел нигде прямо не ссылается на послание, которое он сам же должен был отвезти в Антиохию? Не расценил ли он его, как слишком большую уступку ортодоксам?
Чтобы найти ответ на этот вопрос, коснемся смысла самих запретов, перечисленных в послании.
Идоложертвенной называли ту пищу, которая была частью культовой трапезы в честь богов. Жертва издревле понималась как знак единения с высшими силами. Так понимали ее в Ветхом Завете, так понимал ее и апостол. 'Смотрите на Израиля по плоти, — писал он христианам-эллинам, — те, которые едят от жертвенника, не общники ли они жертвенника? Что я имею в виду? То ли, что идоложертвенное есть ничто или что идол — ничто? Нет, но, что они приносимое ими в жертву приносят демонам, а не Богу. Но я не хочу, чтобы вы становились общниками демонов'. [7-16] Следовательно, св. Павел признавал законность первого требования собора; он потом лишь предостерегал от ненужной щепетильности христиан, которые даже на рынке старались узнать: не от языческого ли алтаря покупаемое мясо.
О запрете на кровь и удавленину апостол не писал, но этот обычай был очень древним; кровь означала жизнь, а жизнь принадлежит только Богу. В общинах Павла правило не употреблять кровь, вероятно, соблюдалось. Во всяком случае оно удерживалось в церквах вплоть до III века. [7-17] Его отмирание было связано с тем, что древневосточный взгляд на кровь как носитель жизни постепенно исчез.
И наконец, блудом в соборном послании очевидно называется не просто нарушение седьмой заповеди, но и всевозможные грехи плоти, включая кровосмешение, столь распространенное в античном мире. Против такой нравственной строгости апостол не мог возражать. Он сам был непримирим к распущенности и нарушению чистоты.
Итак, Ноевы заповеди были для Павла вполне приемлемыми. Что же в установке собора могло его смущать? Очевидно сам принцип национальных церквей. Кроме того, апостол уже тогда едва ли разделял взгляд Иакова Праведного на обрезание и Закон. Он смотрел на ритуальные традиции как на отжившие — даже для евреев. В крайнем случае он мог допускать их, но и то лишь как дань национальному прошлому, не более. [7-18]
В иерусалимской встрече лично для самого Павла важнее всего оказалось то, что 'столпы' открыто и перед всеми признали его право благовествовать народам. 'Подать руку общения' — означало в древности заключить договор; тем самым статус Тарсянина и Варнавы был утвержден и одобрен, роли распределены. Иаков оставался главой иерусалимских христиан, Кифа и сын Зеведеев продолжали свою проповедь среди иудеев, а Павел с Варнавой направлялись обращать язычников.
«Апостол народов»
В Сирию посланцы вернулись с чувством глубокого облегчения. То, что ортодоксы вынуждены были отступить, было настоящей большой победой. Она стала поворотным пунктом в истории молодого христианства: Господь указывал ему новые пути, о которых иные не подозревали, а иные их даже страшились.
Пророки еврейской общины Иуда Варсава и Сильван подкрепили своим авторитетом изложенное в послании и напомнили о помощи бедным. Они молились и проповедовали среди антиохийцев, а затем отбыли на родину. Можно было надеяться, что все споры утихнут.
Вскоре Сильван вторично посетил Антиохию: по-видимому, он почувствовал большое расположение к Павлу. [7-19] Пророк пришел вместе с апостолом Петром, начинавшим новый обход иудейских общин. Братская атмосфера Антиохийской церкви покорила Кифу. Рыбак вошел в ее жизнь со свойственной ему открытостью, а когда верные собирались для трапезы и Вечери Господней, он садился с ними за стол, не спрашивая, кто еврей, а кто грек. Однако неожиданно мир снова был нарушен.
Ортодоксы в Иерусалиме настояли на том, чтобы Иаков послал нескольких людей проверить, насколько строго проводится принцип двух церквей. Каково же было их смущение, когда они увидели, что сам Петр ест 'нечистую' пищу вместе со всеми, забыв о долге правоверного иудея. Их косые взгляды и ропот в свою очередь смутили апостола. Опасаясь дальнейшего соблазна, он вообще перестал приходить на общие трапезы. Такую же тактику избрал и Варнава.
Павел был возмущен: нельзя допустить, чтобы обветшалые перегородки разделяли тех, кто един во Христе. За Его Трапезой все различия должны быть забыты! Тарсянин и не пытался совместить это убеждение с установками собор, ведь он надеялся, что Господь скоро вновь явится в мир и все недоумения отпадут сами собой. Но он боялся, что до тех пор поступок ап. Петра и Варнавы сведет на нет то ценное, что было достигнуто в Иерусалиме: крещеные эллины могут подумать, что Кифа и Иосиф молчаливо признали необходимость для них канонов Торы…
'Когда я увидел, — вспоминает св. Павел, — что они не прямо поступают по истине Евангелия, я сказал Кифе в присутствии всех:
– Если ты, будучи иудеем, живешь не как иудей, а как иноплеменник, зачем же ты заставляешь иудействовать иноплеменников?'
Он намекал, что до прибытия людей от Иакова Петр вел себя иначе. Неизвестно, как отозвался на эти слова Кифа: оказавшийся между двух огней. Скорее всего, в душе он был согласен с Тарсянином, но промолчал, не желая задевать братьев из Иерусалима.
Горячность Павла не помогла разрядить обстановку и сгладить возникшую неловкость. Стало очевидно, что собор оставил многие вопросы открытыми. Павла все это тяготило; его неудержимо потянуло туда, где он смог бы начать все заново, не оглядываясь на старозаветных церковников.
Он предложил Варнаве вторично посетить общины, основанные ими в южной Галатии. Иосиф, также огорченный происшедшим, рад был покинуть Антиохию.
Начали собираться в дорогу. Иосиф выразил желание снова взять с собой Иоанна Марка, который вместе с Петром и Сильваном недавно пришел в Антиохию. Павел наотрез отказался: он помнил, как молодой левит бросил их в самом начале путешествия. Он считал, что на Марка больше нельзя полагаться.
