– Может, хорошо, что он не пришел? Пусть празднует с лицемерами. Это его личный выбор, – сказала Катрин.
Гамлет, не дождавшись желаемого эффекта, взял гитару. Он пробежался пальцами по струнам, откашлялся и придал себе таинственный вид. Многозначительно глядя на меня, он запел:
– Верни ему его пальто!
Его песня состояла из одного предложения.
– Смысл твоей песни не понял никто, в рифму отозвалась Катрин.
– Я дарю тебе песню преуспевающего гардеробщика, чтобы ты поняла, как тебе действовать дальше, – пояснил Гамлет, обращаясь ко мне.
– Но у меня нет его пальто, и вообще нет его вещей. Мы вроде бы вместе и не вместе, – всхлипнула я.
– Слушай меня внимательно! Еще раз повторять не буду, – насмешливо произнес Гамлет. – Ты страдаешь, потому что все решила за него и взяла только на себя ответственность за ваши отношения. Теперь верни мужчине возможность проявлять инициативу. – Гамлет опять ощутил себя на сцене. Его герой явно стоял на баррикаде. – Прочь все страхи! Долой зависимость! Даешь свободу!
Пламенная речь Гамлета была встречена бурными аплодисментами Катрин.
– А если он не будет проявлять инициативу, и мы расстанемся? – с дрожью в голосе спросила я.
– Придется согласиться с его выбором, – снисходительно сказал Гамлет. – Дай ему свободу действий и приветствуй свою и его независимость! Тогда в твоей жизни обязательно появится тот, кто будет ценить общение с тобой.
Все мы – одаренные личности, потому что щедро одарены с рождения свободой выбора своих эмоций и поступков.
За столиком на террасе прибрежного ресторана сидели молодой мужчина и миниатюрная девушка. Большая гирлянда из живых лиловых цветов, тихо раскачиваясь от легкого ветра, отгораживала их от остальных посетителей. С террасы открывался живописный вид на испанский город Валенсия. Разноцветные огни ярко освещали пестрое шествие гигантских карнавальных фигур. Ветер доносил звуки музыки, смех и веселое пение, а темное небо озарялось пышными фейерверками.
– Как здесь хорошо, – задумчиво сказала она.
– Мне хорошо везде, где есть ты, – ответил он. – И этот вечер я хочу посвятить тебе. Представь, что этот карнавал устроен в честь твоего дня рождения! В прошлом году я испортил твой праздник, зато сейчас… – широким жестом он обвел праздничную панораму, – намерен исправиться.
Он наполнил бокалы рубиновым вином и торжественно произнес:
– Мой первый тост – за тебя!
Она пригубила и поставила бокал. Ветер растрепал её волосы.
– Почему ты не пьешь? Сегодня твой день. Ты еще обижаешься, что я испортил тебе прошлый день рождения? – спросил он.
Она отрицательно покачала головой.
– Ты последнее время какой-то особенный, – с задумчивой улыбкой произнесла она, слегка пригубила вино и одобрительно кивнула, оценив его приятный, немного терпкий вкус.
– Да, я изменился! – он осушил свой бокал, и глаза его засверкали. – Я многое понял за этот год.
Он подлил себе еще вина и погрузился в воспоминания:
– Раньше мне казалось, что я тону в твоем спокойствии, что твоя забота затягивает меня в омут скучной обыденной жизни. Помнишь, как меня бесил фиолетовый цвет штор, которые ты повесила в нашей комнате?
Она молча кивнула.
Он сорвал с гирлянды лиловый цветок, вручил его девушке и продолжал говорить:
– Ты называла цвет своих штор лавандовым и терпеливо объясняла мне, что он успокаивает нервы, стимулирует к творчеству и делает отношения нежными и романтичными. Если честно, мне твои доводы казались смешными и наивными. Лаванда успокаивает? А я не хотел успокаиваться.
Он залпом осушил бокал, нахмурил брови и налил себе еще вина.
– Ровно год назад в твой день рождения я расстался с тобой и стал жить с другой женщиной, с моей новой музой. Мне казалось, что для вдохновения нужна страсть, новые эмоции. Что поделаешь, ведь я музыкант, поэт и художник.
Он замолчал, с усмешкой разглядывая в свете фейерверка свой бокал с красным вином. В глубине бокала и в его глазах сверкали разноцветные искорки.
– Водоворот ярких событий подхватил меня, но однажды я почувствовал, что теряю силы, – продолжал вспоминать он. – Мне перестала нравится моя работа, вдохновенье приходило все реже, и мне все меньше нравился результат… И тогда я понял, что за фейерверком бурных эмоций ничего нет. Только щемящая отвратительная пустота. Я вдруг увидел, что рядом со мной не муза, а вздорная истеричка. И тогда я ушел к другой женщине… Она пришла ко мне за кулисы после концерта и предложила заманчивый контракт. Ее взгляд, ее фигура манили еще сильнее.
Он подошел к ограде террасы и, задумчиво глядя на ликующую толпу, продолжал говорить:
– Она стала моим продюсером. Мы всегда были вместе: и дома, и на гастролях. Я думал, что она – мой ангел-хранитель. И мой талант в союзе с ее деловой хваткой покорят весь мир! – он раскинул в стороны руки и вздохнул: – Как я ошибался…
Обернувшись, он пристально посмотрел на девушку:
– Мы всегда делали только то, что хочет она. С нею я начал чувствовать себя пустой оболочкой, которая тупо подчиняется ее железной воле. О каком истинном творчестве можно говорить, когда чувствуешь, что превращаешься в послушную куклу!? Куклу, которая лишь привлекает к себе внимание, как те большие карнавальные идолы из папье-маше?
Рукой с бокалом он показал на праздничное шествие, где вокруг гротескных, \ ярко раскрашенных карнавальных фигур пели и веселились люди. Немного понаблюдав за зрелищем, мужчина продолжал говорить приглушенным взволнованным голосом:
– В мои обязанности входило демонстрировать свою любовь и преданность. Однажды поздно ночью мы возвращались с вечеринки, я отрешенно смотрел на темные силуэты домов. Вдруг в одном из окон мне почудился лавандовый свет, и я как будто очнулся от страшного сна. Я вспомнил нашу с тобой уютную комнату с лавандовыми шторами, где так часто меня посещало вдохновение.
Он глубоко вздохнул, откинулся на спинку стула и после недолгой паузы произнес:
– И я вернулся к тебе. Только одна реальная женщина смогла выиграть состязание с моими фантазиями. Зачем мне другие женщины, когда есть та, которая умеет создавать пространство любви и красоты?
Девушка молчала. Ветер играл ее распущенными волосами, на щеках проступил легкий румянец.
– Я знаю, что был мерзавцем, – спокойно признался он. – Я не хотел видеть, как ты страдаешь, и, признаюсь, вначале сомневался в твоей искренности. Разве может \ любящее сердце простить предательство и измены? Вдруг оно у тебя каменное, и я просто придумал твою любовь? – Он рассеяно взял в руки рекламную листовку, лежащую на столе. – Мне, как в испанском языке, хотелось поставить знак вопроса в конце и в начале предложения. Я специально придирался к тебе, выкрикивал много обидных обвинений. Но все они разбивались о твою беззащитную нежность.
