Когда Ричард увиделся с теткой снова, та сказала ему, что испытывает чувство удовлетворения, ибо получила от дочери полное восторга письмо, в котором говорится о Джоне; однако когда Ричард захотел взглянуть на это письмо и узнать, в каких словах Клара выразила свои чувства, миссис Дорайя предпочла ничего не уточнять и перешла на светскую болтовню.
– Вообще-то говоря, Клара редко приходит в восторг, – заметил Ричард.
– Нет, я имела в виду, что он восторгается ею, – поправила его тетка. – Не уподобляйся своему отцу, мой мальчик.
– Мне бы все-таки хотелось видеть это письмо, – настаивал Ричард.
Миссис Дорайя не предложила его показать.
ГЛАВА XXXVI
Званый обед в Ричмонде[129]
Во время прогулок Ричарда, пеших и верхом, внимание его привлекла молодая дама, ездившая на паре серых лошадей. Она довольно явно старалась проехать мимо него и делала это часто. Она была очень хороша собою. Красота ее бросалась в глаза: иссиня-черные волосы, алые губы и глаза, не боявшиеся встречи со взглядом мужчины. Пышные волосы ее были небрежно откинуты назад и становились еще эффектнее от быстрой езды, когда они развевались по ветру. Она его восхищала. Ему нравилась эта как бы бросающая вызов отвага, и когда он глядел на нее, воображению его рисовался образ женщины решительной и смелой, такой, каких ему почти не доводилось встречать. Вдобавок ему показалось, что она время от времени на него смотрит.
В эту пору он отнюдь не был склонен к тщеславию, иначе бы он непременно проникся уверенностью, что так оно и есть. Однажды его поразило, что она ему слегка поклонилась.
Раз как-то, гуляя вместе с Адриеном по парку, он спросил его, кто эта дама.
– Не знаю, – ответил тот, – может быть, это верховная жрица Пафоса [130].
– Такой вот я представляю себе Беллону, – вскричал Ричард. – Отнюдь не фурией, какою ее изображают, а горячей, бесстрашной, решительной женщиной, как она.
– Беллону? – возразил мудрый юноша. – Не думаю, чтобы у нее были черные волосы. Та была рыжей, не правда ли? Я бы не стал сравнивать ее с Беллоной, хотя нет никаких сомнений в том, что она не меньше жаждет крови, чем та. Ты только посмотри на нее! Можно ведь подумать, что она смакует запахи бойни. Нет, я бы уж скорее сравнил ее с Дианой, вырвавшейся из-под опеки юного Эндимиона и резвящейся на просторе вместе с богами. Можешь быть уверен – они об этом помалкивают, Олимп утаивает эту историю, но не приходится сомневаться, что, расставшись со своим милым пастушком, она там затмила собою Венеру. В это время к ним подошел Брейдер.
– Видали вы миссис Маунт? – спросил он. – Только что здесь проехала.
– Ах, так это миссис Маунт! – вскричал Адриен.
– А кто такая миссис Маунт? – поинтересовался Ричард.
– Сестра госпожи Случайности, мой милый мальчик.
– Вам хотелось бы с ней познакомиться? – протянул достопочтенный Питер.
– Нет, – равнодушно ответил Ричард; миссис Маунт скрылась из виду и перестала быть предметом их разговора.
Юноша посылал отцу смиренные письма.
«Уже пять недель, как я здесь и жду возможности вас увидеть, – писал он. – Я отправил вам три письма, и ни на одно из них не получил ответа. Позвольте же мне еще раз заверить вас, что я искренне хочу вас видеть и прошу вас приехать сюда или разрешить мне приехать самому и броситься к вашим ногам и просить у вас прощения за себя и за нее. Она молит вас об этом столь же горячо, как и я. Я чувствую себя очень несчастным, сэр. Поверьте, я готов сделать все что угодно, лишь бы вернуть ваше уважение ко мне и вашу любовь, которых, на мое горе, я, как видно, лишился. Я останусь здесь еще на неделю и буду надеяться, что получу от вас известие или увижу вас. Я прошу вас, сэр, не доводите меня до безумия. Я согласен сделать все, о чем вы меня попросите».
«Все, о чем я его попрошу!» – проговорил баронет, читая письмо. «Он сделает все, о чем я его попрошу! Он пробудет там еще неделю и предоставит мне этот последний шанс! И, оказывается, это я довожу его до безумия! Он уже начинает взваливать искупление того, что он совершил, мне на плечи».
В действительности, сэр Остин уехал в Уэльс, чтобы от всего устраниться. Прежде чем столкнуться с ударом судьбы, догматик непременно о нем разузнает; так вот, автор «Котомки пилигрима» нашел, что в Лондоне слишком для него душно. Он уехал оттуда, чтобы найти прибежище в горах; там он жил в уединении, общаясь с одною только девственно новой записной книжкой.
В голове у него созревал некий, не определившийся еще окончательно, план, как ему повести себя с сыном. Если бы он разобрался в нем до конца, он увидел бы всю его несообразность. В основе этого плана лежало некое, не вполне еще определившееся решение: сына следует подвергнуть проверке, испытанию.
«Пусть он научится в чем-то себе отказывать. Пусть он какое-то время поживет среди равных себе. Если только он меня любит, он угадает, чего я от него хочу», – вот как он разъяснил свой принцип леди Блендиш.
«Вы пишете о «каком-то времени», – отвечала ему леди Блендиш. – О каком же? Могу ли я назвать ему определенный срок? Ведь как раз эта ужасная неопределенность и доводит его до отчаяния. Только она одна. Прошу вас, выражайтесь яснее».
В ответе своем он вскользь упомянул о дне совершеннолетия Ричарда.
Могла ли леди Блендиш просить Ричарда ждать целый год и жить этот год в разлуке с женой? Она уже о чем-то догадывалась, у нее начинали открываться глаза на ее кумира.
Когда люди сами не знают, чего хотят, им особенно легко удается сбить с толку и обмануть других. В заблуждение была введена не только леди Блендиш; миссис Дорайя, которая проникала в самые сокровенные глубины человеческих душ, с самого детства привыкла угадывать, о чем думает ее брат и никогда при этом не ошибалась, призналась, что на этот раз никак не может понять, каким принципом руководствуется сэр Остин.
– А принцип у него есть, – говорила миссис Дорайя, – он никогда ничего не делает наобум. Но в чем этот принцип состоит, я сейчас уловить не могу. Если бы он написал и распорядился, чтобы сын ждал его возвращения, все стало бы на свои места. Сначала он дает нам возможность поехать и отыскать Ричарда, а вслед за тем оставляет нас всех в затруднительном положении. Не иначе как здесь замешана женщина. Другого объяснения я не вижу.
– Удивительное дело, – вступился Адриен, – до какой степени женщины привыкли гордиться своим полом! Так вот знайте, дорогая тетушка, что послезавтра я вверяю моего подопечного вашим заботам. Ни часу дольше я с ним не могу оставаться. Мне пришлось окручивать его всякими лживыми измышлениями до тех пор, пока моя изобретательность не истощилась. Я прошу отнести их за счет распорядителя наших поступков, но коль скоро поток их иссякает, я бессилен что-либо сделать. Последняя ложь, которую он от меня слышал, гласила, что отец просит приготовить для него выходящую на юго-запад спальню к ближайшему вторнику. «Ну хорошо, – отвечает наш мальчик, – я подожду до вторника». Я видел, какого неимоверного напряжения ему стоило на это решиться, и боюсь, что никакая сила не сможет заставить его ждать дольше.
– Мы должны, мы должны его удержать, – сказала миссис Дорайя, – если мы это не сделаем, то я убеждена, что Остин совершит некий опрометчивый поступок, в котором он потом всю жизнь будет раскаиваться. Он женится на этой женщине, Адриен. Попомните мои слова. Будь это какой-нибудь другой юноша!.. Но при том воспитании, которое дали Ричарду! Эта нелепая Система!.. Неужели же нечем его занять? Нечем развлечь? Бедный мальчик! По мне, так ему надо бы найти товарища, с которым он мог бы проводить время.
Мудрому юноше пришлось согласиться с этим упреком.
– Говорю тебе, Адриен, он женится на этой женщине.
– Дорогая тетушка! Может ли человек во всех отношениях безупречный совершить более похвальный поступок?
– Так неужели нет ничего, чем мальчик мог бы увлечься? Если бы только у него было какое-нибудь
