Те не успели даже толком среагировать, как Сонька побледнела и стала медленно опускаться на пол.
— Помогите… Мне плохо.
Ее ноги подкосились, Володя не успел подхватить Соньку. Народ вокруг ахнул и расступился.
Кто-то закричал:
— Доктора! Срочно доктора! Женщине плохо!
Толпа сгрудилась вокруг упавшей дамы, сразу несколько человек принялись обмахивать ее веерами. К Соньке протолкался банкир Олиевский, крикнул ближайшему официанту:
— Чего стоишь, галета?! Карету подавай! В госпиталь девушку!
Тот мигом ринулся выполнять указание.
Штабс-капитан и Кочубчик, держа Соньку под руки, вывели ее в сопровождении сочувствующих к парадному подъезду, и девушка слабым голосом попросила:
— Папочка, не надо в госпиталь… Домой.
Виктор-банкир, не отстающий от барышни, попытался переубедить ее:
— Только в госпиталь, мадам. В Одессе отличные доктора! Потребуйте доктора Фейнгольца, лучше не бывает! Я лично позвоню ему, это мой друг!
Она благодарно улыбнулась:
— Благодарю вас, Виктор… Вы — мечта. Надеюсь, мы еще увидимся, — и снова попросила Горелова: — Домой.
— Эй, халоимщик! Срочно подавай карету! — Кочубчик бросился к свободным повозкам, и уже через минуту Сонька с помощью мужчин садилась в поданную карету. В толпе поодаль снова мелькнуло лицо Тобольского.
Карета мчалась по ночным неровным и извилистым улочкам города, слева и справа проносились глинобитные дома, вдали серебристо мерцало море.
Все трое — Сонька, штабс-капитан и Кочубчик — какое-то время молчали, пока первым не заговорил Володя:
— По-настоящему, что ли, в обморок съехала, мама?
Воровка, не поворачивая головы, по-волчьи показала оскал, усмехнулась:
— Дурачок.
— Не трогай ее, — вступился Горелов, — пусть отойдет маленько.
Сонька молча открыла коралловую сумочку, показала содержимое мужчинам.
— Штопаный причал! — воскликнул Кочубчик, запустив руки в брошки, часы, ожерелья. — Здесь тысяч на двадцать, не меньше.
— Побольше, — со знанием дела уточнил штабс-капитан. — На тридцатку точно потянет.
— В зале я увидела одного человека, — глядя перед собой, ровным голосом произнесла Сонька.
— Узнал тебя, что ли? — насторожился Горелов.
— Узнал. И я его узнала.
— Хахаль? — насторожился Кочубчик.
— Хахаль, — кивнула воровка. — По всему свету бегает следом.
— Покажи мне его, мама! — вскипел Володя. — Один раз гляну в моргала — и он все поймет!
— Не поймет, — печально усмехнулась она. — Он любит.
— А я, по-твоему, не люблю? — продолжал кипеть вор. — По-твоему, я вовсе не дышу в твою сторону?
Штабс-капитан вполоборота видел, как Сонька нежно обняла Кочубчика, поцеловала.
— И не любишь, и не дышишь. Это я дышу тобой, Вова.
— Худой, высокий? — спросил штабс-капитан.
— Заметил? — повернулась в его сторону воровка.
— Заметил. Он не сводил с тебя глаз.
— Покажи мне его, генерал! — попросил Кочубчик.
— Не надо, — усмехнулся тот. — Ты ничем не поможешь. Он живет Соней.
— Фраер жеваный! — сжал кулаки Володя. — Ниче!.. Сам определю, сам разберусь! Аминь!
Была поздняя ночь. Распаренная после горячей воды Сонька в наброшенном белом халате вышла из душной ванной, оглядела гостиную и, никого не обнаружив, позвала:
— Володя! Вова!
Кочубчик не отзывался.
Воровка прошла в одну комнату, во вторую, заглянула в спальню. Парня нигде не было. Неожиданно взгляд Соньки упал на раскрытую коралловую сумочку — она взяла ее, вытряхнула содержимое. На диван упали лишь ее бабьи побрякушки: помада, черная тушь, зеркальце да расческа. Украшения, которые были украдены на балу, исчезли.
Сонька спешно оделась и покинула номер. Она почти дошла до широкой гостиничной лестницы, как неожиданно увидела штабс-капитана, который стоял, прислонившись к колонне, и курил.
— Твой ушел, — произнес он, с нескрываемой насмешкой глядя на нее. — Бежал как на пожар.
— Не знаешь куда? — Сонька была расстроена.
— Как не знать? Знаю. Дорожка у него одна — в картишки оттянуться.
— Далеко от гостиницы?
— За углом… — Горелов достал из пачки папироску, снова закурил. С прищуром от табачного дыма спросил: — Уж не спер ли чего? Больно торопливо убегал.
— Не спер, — бросила девушка сухо и, помолчав, добавила: — Как бы ничего лишнего не сболтнул разводным.
— Все может быть, доченька, — заключил печально штабс-капитан. — Паренек хмыреватый.
Она ничего не ответила на эти слова, поправила на плечах теплую накидку и пошла вниз по лестнице.
Помещение картежного дома было небольшим, но из-за сизого курева, карточных столов и громких воплей игроков понять здесь что-либо было невозможно.
При входе в клуб Соньку внимательно осмотрели два уркаганистого вида парня, один из которых типично по-одесски процедил:
— Было б время, я к этой дамочке имел бы очень серьезный интерес.
— Фима, я слышал про твой интерес еще позавчера, — ухмыльнулся второй. — И каждый раз твой вялый интерес упирается в чье-то твердое время.
Сонька не обратила внимания на острослова, прошла в глубину зала, стала осматривать столы. Кочубчика она увидела сразу. Он сидел за большим столом, целиком погруженный в игру. Играл по-крупному, что вызывало особый ажиотаж как зевак, так и других игроков. Но что самое интересное — ни игроки, ни посторонние не подсказывали, не вмешивались в игру, лишь в случае удачного или неудачного хода надсадно вздыхали и снова зависали над столом.
Володя с лихорадочным блеском в глазах прибирал к себе раздаваемые карты, что-то беззвучно шептал, доставал из карманов мятые купюры, ждал ходов остальных игроков. Он явно проигрывал.
Сонька остановилась за его спиной, некоторое время понаблюдала за происходящим. Кон завершился, солидная куча денег под дружный утробный смех зевак уплыла в противоположную от Кочубчика сторону, и он неожиданно вскочил, заорав как резаный:
— Поцы! Если вы хотите поставить хату Вовы Кочубчика на уши, то он колыхал вас по самое интересное!
Он ринулся на подозреваемого в нечестной игре, и парни начали таскать друг друга меж столами.
Их стали разнимать, и, когда наконец разняли и утихомирили, Володя и обидчик вернулись на свои места.
Сонька подошла сзади к Кочубчику, коснулась его плеча:
— Володя…
