Сахалине?
— Не верю. Вранье.
— Она ждала от поручика ребенка.
— Она родила?
— Пока нет.
— То есть она беременна?
— Да, беременна! — с заминкой ответил Соболев.
— И вы содержите беременную девушку в камере?
— При тюрьме есть госпиталь.
— Это недопустимое обращение с женщиной, ждущей ребенка!
— Она подследственная!
— Прежде всего она женщина! И относиться к ней следует сообразно высшей морали!
— Для вас она женщина, для нас — преступница. А мораль для преступников определяется законом!
— Я буду писать жалобу на имя государя!
— Ваше право.
Видя состояние князя, полицмейстер участливо поинтересовался:
— Бокал холодного одесского вина не желаете?
— Не пью! — Андрей уставился на чиновника немигающими глазами. — По-человечески… как мужчина мужчину… позвольте мне проведать мадемуазель.
— Понимаю, князь, сострадаю, даже сочувствую, но ничего сделать не могу. Не положено.
— Это ваше последнее слово?
— На сегодня — да.
— А на завтра?
— На завтра? — переспросил Аркадий Алексеевич. — Завтра я постараюсь преподнести вам некий сюрприз, который, думаю, расставит все точки над «і».
— Вы все-таки предоставите мне возможность встретиться с Михелиной?
— Я предоставлю вам возможность встретиться с одним господином, который поведает кое-что весьма интересное о вашей избраннице.
— С господином поручиком?
— С Гончаровым?.. Шутите, дорогой! Мне даже не известно, жив ли он. С другим господином, который также имел приключение с мадемуазель.
Сонька и Михелина вышли на улицу, к ним тут же подкатил дежуривший возле гостинички извозчик, весело поинтересовался:
— Где дамочки желают?
Барышни уселись, Сонька распорядилась:
— Гони в центр!.. На Дерибасовскую!
Пролетка прытко застучала по булыжнику.
От скорости было не так жарко, ветер несильно задувал в лицо, играл прядями волос, сквозь зелень иногда проскакивало море.
Михелина прижималась к матери, заглядывала в глаза, улыбалась.
— Все хорошо, мам?
— Хорошо, — задумчиво кивнула та.
— Нет, правда!.. Представляешь, по Одессе едет знаменитая Сонька Золотая Ручка, а об этом никто даже не догадывается. Нет, ты представляешь?
— Слава богу, что не догадываются.
Спустя полчаса они уже шагали по Дерибасовской, в каком-то магазинчике накупили круассанов, с удовольствием поглощали их, что-то шептали друг другу, смеялись.
По пути заглянули в модный магазин одежды, капризно перебрали выставленные платья и костюмы, ничего стоящего не нашли, вышли оттуда и вдруг…
Первой Михеля увидела Михелина. Замерла, заставила мать отступить назад в магазин.
— Сонь, глянь.
Теперь Михеля увидела и воровка.
Он двигался им навстречу. Доставал из бумажного кулька вишни, выплевывал косточки прямо под ноги, водил головой, внимательно всматриваясь в прохожих, то улыбаясь, то хмурясь.
Следом за ним в десяти шагах толкались два филера.
— Чего он такой? — прошептала Михелина. — Может, выпил?
— Не похоже, — ответила Сонька. — Больше как дурной.
Они дождались, когда вор проследует мимо, быстро выскользнули на улицу, и тут их ждал второй сюрприз.
Сонька на противоположной стороне улицы заметила еще одних знакомых — «жениха» и Груню.
— Миха, «жених»!
Они торопливо зашли за ближнее дерево, подождали, когда парочка удалилась, выскочили на мостовую с намерением остановить пролетку.
…Ближе к вечеру Михель от усталости еле держался на ногах. Брел медленно, часто присаживался на свободную скамейку, уже без былого интереса и улыбчивости смотрел на прохожих, затем с трудом поднимался и ковылял дальше.
Действие морфия заканчивалось, вор все сильнее ощущал беспокойство, тревогу и растерянность, все чаще оглядывался, бессмысленно скалился, неожиданно ускорял шаг, затем так же неожиданно останавливался и начинал тихо скулить.
В какой-то момент он вдруг побежал, увлекая за собой удивленных филеров, бросился в ближайшую подворотню, пересек полупустой двор, попытался затаиться в темном закутке, но увидел погоню и снова пустился бежать.
Филеры догнали его, повалили на землю, скрутили.
Михель визжал, вырывался, кусался, издавая невнятные звуки и вращая обезумевшими глазами.
— Срочно в госпиталь! — распорядился один из филеров, удерживая беснующегося вора на земле. — Нужен укол!
Они подхватили его под руки и под удивленными взглядами жильцов потащили на улицу.
Егор Никитич остановил пролетку напротив входа в театр, сказал Даше:
— Жди, я скоро.
Поднялся по ступенькам, вошел в фойе, увидел Изюмова в ливрее.
Тот также заметил следователя, от неожиданности напрягся, сделал пару торопливых шагов навстречу.
— Гаврила Емельяныч у себя… В дурном расположении духа-с.
— Что еще, кроме дурного расположения?
— Пытались узнать о вашем предыдущем визите, однако ничего не выведали.
— Иных новостей никаких?
— Публика совершенно не заинтересована в театре. Не на кого ходить. Артистов нет-с!
— Ничего, в скором времени и артист появится, и публика попрет! — загадочно бросил Гришин и заспешил наверх.
— Проводить?
— Сам.
Гаврила Емельянович действительно находился в дурном настроении и при появлении Егора Никитича как раз принимал порошок от мигрени.
Узрел в дверях следователя, от неожиданности замер.
— Боже праведный!.. Неужели вы, Егор Никитич?
