Константин потрогал ее, бывшая прима не просыпалась. Он беспомощно постоял на месте, вернулся было в гостиную, увидел пустые винные бутылки на столе, еду, вновь вернулся в спальню.
Теперь он стал будить спящую настойчивыми толчками.
— Госпожа Бессмертная, проснитесь… Госпожа Бессмертная!
Табба недовольно что-то промычала, оттолкнула руку графа, перевернулась лицом вниз и снова засопела.
Кудеяров попытался стащить Бессмертную с постели, она неожиданно сильно оттолкнула его, выругалась:
— Пошла вон! — и уснула.
Граф присел на постель в полном недоумении, как поступать ему дальше. Неожиданно он услышал скрип двери, затем чьи-то шаги. Привстал с постели, насторожился.
В спальню заглянула Катенька. Увидев незнакомого господина, она от неожиданности вскрикнула:
— Кто здесь?
— Граф Константин Кудеяров, — промолвил тот, не до конца понимая, кто перед ним.
— Что вы здесь делаете?
За спиной Катеньки возник извозчик Антон, недовольным голосом спросил:
— Кто это?
— Граф Кудеяров, — объяснила прислуга. — Знакомый госпожи. — И снова обратилась к графу: — Зачем вы пришли?
Тот поднялся, подошел поближе. Кивнул на извозчика.
— Кто сей человек?
— Антон. Он со мной. Помогает.
— Мадемуазель надо срочно увезти отсюда. Но она спит.
— Куда увезти? Зачем?
Граф снова бросил взгляд на Антона.
— При нем можно говорить?
— А чем я вас смущаю? — недовольно поинтересовался тот.
— Тем, что я вас не знаю.
— Можно, — вмешалась Катенька. — Он правда помогает мне. И даже сюда подвез.
— У вас какой экипаж? Пролетка? Карета? Повозка? — обратился граф к извозчику.
— Пролетка. Куда везти?
— У меня есть квартира на Мойке. Туда. Поэтому соберите самые необходимые вещи.
— Я мигом.
Катенька принялась быстро собирать разбросанные по квартире вещи, засовывать их в корзины и чемоданы. Граф и извозчик тем временем подняли с кровати сонную Бессмертную, понесли из квартиры. Она сонно и вяло сопротивлялась, невнятно ругалась, пыталась освободиться.
Таббу потащили по лестнице, с трудом доволокли до пролетки, затолкали на сиденье. Извозчик бросился помогать Катеньке выносить вещи: вдвоем они вытащили две корзины и чемодан, погрузили все на багажную полку, и лошадь рванула с места.
Далеко за полночь возле дома тридцать шесть на Крюковом канале остановилась пролетка, из нее выскользнула тенью хрупкая особа, направилась в парадную.
Это была Ирина.
Поднялась на третий этаж, остановилась возле двери номер семнадцать. Нажала на кнопку, никто не выходил.
Ирина обнаружила, что дверь приоткрыта.
Переступила порог в квартиру, осторожно, держа револьвер наготове, миновала гостиную.
Было пусто.
Вошла в спальню, увидела разворошенную постель, разбросанные вещи, поняла — жившие здесь сбежали.
Дочка Гришина Даша вышла из парадной своего дома, увидела сидящего в совершенно пустом и мрачном дворе на скамейке отца, подошла к нему, опустилась рядом.
Посмотрела на него с печальным упреком, негромко произнесла:
— Вы, папенька, вчера были опять пьяные.
Он повернулся к ней, обнял ее худенькое, почти немощное тельце, пригнул к себе, поцеловал девочку в лоб.
— Прости меня.
— Что-то опять со службой?
Егор Никитич подумал.
— Можно сказать и так. — Снова поцеловал. — Маменька ругалась?
— Плакала. Боится, как бы вы опять с собой чего не сделали.
— Не сделаю, теперь уж определенно не сделаю. Скорее с ними.
— С ними — это с кем?
— Много их, Дашка, — следователь печально усмехнулся. — ТЫ ведь моя самая любимая дочь?
— Да, папенька, я вас очень люблю. И боюсь за вас.
— Вот это напрасно. Бояться нужно дураков, а я ведь у тебя умный?
— Очень.
— И ты у меня умная. Поэтому хочу с тобой посоветоваться.
Даша придвинулась поближе, приготовилась слушать.
— Есть молодая женщина. Красивая, талантливая, когда-то успешная, — сказал отец.
— Почему — когда-то? Теперь уже неуспешная?
— Теперь уже нет. И неуспешная, и несчастливая. Ее загнали в угол и скоро добьют.
— За что?
— За что? — переспросил Гришин. — Ты когда-нибудь видела, как бродячие псы загрызают слабого и больного?
— Я видела, как пьяная толпа избивала какого-то господина. Он был трезвый и один, а их много и все пьяные.
— Тут, Дашка, страшнее. Ее довели до безумия и теперь, безумную, хотят загрызть.
— Кто?
— Безумцы.
— Вы ее хорошо знаете?
— Я в той своре, дочь.
— Вы, папенька, безумны?
— Похоже, что да. Все вижу, все понимаю, даже жалею — ничего не могу поделать. Безумец!
— Вы из-за этого выпиваете?
— В том числе.
— Вы хотите этой даме помочь?
— Да, но не знаю как.
Даша смотрела огромными вопрошающими глазами.
— Она лишняя, папенька?
— Ты о чем, Дашка?
— Однажды вы сказали, что вы лишний в этой жизни. Она тоже лишняя?
— Да. Видимо, да… Поэтому страшно жить в этой стране, среди этих людей.
— Помогите ей.
Отец удивленно повернулся к дочке, переспросил:
— Ты уверена?
— По-другому вы не сможете, папенька.