чувствительное место. Однако, как проходящий обучение пацифист, он не был уверен, что ему следует испытывать такие желания.
Несмотря на то что Родриго представлял собою мощную силу в движении Мечтателей, неоспоримым лидером организации оставалась Ронда, и было вполне очевидно – во всяком случае, это видел Бадди, – что Родриго завидует статусу своей возлюбленной. В их группе, разумеется, бывали неизбежные конфликты. Но когда кто-нибудь жаловался на кого-либо из членов организации – к примеру, на то, что Алеф на заре встречает солнце барабанным боем («это свобода вероисповедания, дружище, – настаивал Алеф, – она гарантирована Конституцией»), или на то, что бездомные устраивают себе жилье рядом с железнодорожными путями, или что тигры в полнолуние всю ночь рычат, – Ронда отвечала:
– Вы не понимаете. Мы здесь ВСЕХ принимаем.
И все же сознание общей цели рождало в их среде чувство близости и дружеские связи. Бадди особенно подружился с Висенте, который, хотя и был братственным близнецом Родриго, вряд ли мог бы сильнее отличаться от него характером. Висенте всегда считал, что Родриго первым протолкнулся через родильный канал, оставив Висенте переносить муки затянувшихся родов, во время которых вокруг его шеи обмоталась пуповина, едва не задушив его и оставив впечатление, что жизнь – вещь неопределенная и на нее нельзя полагаться.
– Быть счастливым нелегко, – утверждал Висенте. – Почему-то мне никогда это полностью не удавалось.
– Слишком много думаешь, слишком мало живешь. – Таков был единственный комментарий Родриго. – Ты когда-нибудь встречал счастливого интеллектуала?
После того как дневная работа бывала закончена, Бадди и Висенте часто усаживались в потертые, но очень удобные кресла в захламленном вагоне Висенте и рассуждали о политике, о науке, об обществе. В отличие от Родриго, который, если уж и снисходил до разговора с Бадди, то в основном для того, чтобы похвастать своими разнообразными, но малоправдоподобными подвигами, не исключая и смущавших Бадди историй о прошлых сексуальных победах, Висенте был и остроумен, и умен. Они с Бадди порой проводили вместе долгие ночные часы, обсуждая проблемы, стоящие перед сегодняшним миром.
– Оглядывая злодеяния истории, – говорил Висенте, – я не могу не испытывать презрения к человеческому роду. Но к большинству отдельных людей, которые встречаются на моем пути, я питаю самые добрые чувства. Как такое возможно?
– Мне кажется, – отвечал ему Бадди, – что недостатки одного человека умножаются десятикратно, когда люди объединяются в сообщество.
Висенте кивнул в знак согласия.
Но тут Бадди умолк, потому что в голову ему пришла ужасная мысль:
– Я не думаю, – сказал он, – что это означает, будто то же самое может относиться и к нам?
– Ты видел последнюю депешу? – спросила Ронда у Бадди, когда они собирались начать очередную еженедельную Встречу в Верхах, как они называли собрания узкого «правящего» кружка организации, на которые приглашали и Бадди. Весь лагерь в то утро был охвачен возбуждением: пришла весть о новейшем плане «Корпорации Америка» стимулировать застойную экономику – указом правительства заменить День благодарения новоизобретенным Национальным Днем Покупателей.
– Да, видел, – ответил Бадди. – Это заставило меня задуматься. Акцией в Халлоуин мы добились огромного успеха, а следующим праздником должен был быть… или предполагалось, что должен быть…
– День благодарения, – закончила за него Ронда. Она казалась задумчивой, темные волны волос падали на коричневую лётную куртку. Ронда сидела во главе стола в помещении, которое Мечтатели иронически называли своим «конференц-залом» – в старой конторе начальника станции в конце платформы. Ронда взяла карандаш и задумчиво поднесла его к губам. Бадди, сам того не желая, следил за каждым ее движением. Но тут он почувствовал на себе взгляд Родриго.
– Наш Вундермальчик говорит дело, – сказал Родриго. – Представляется прекрасная возможность продемонстрировать всю эту бен-франклиновскую чушь.
– Бен-франклиновскую чушь? – спросил Висенте.
– Ты имеешь в виду тот случай, когда Бен Франклин запустил змея в грозу и открыл электричество? – Глаза Эдди ярко сияли под его новой утренней прической, напоминавшей инопланетный космолет, заходящий на посадку.
– Это ты о чем? – сверкнул зубами Родриго.
– А ты о чем? – переспросил Чучело.
– Я думала, мы говорим о Дне благодарения, – сказала Баттерфляй в некотором замешательстве.
– Я говорю об этой чепухе с пилигримами, с этими ва-ажными персонами, – объяснил Родриго. – Об этом дерьме про «Мейфлауэр».[32] Вот шанс повыбить пыль из этого старья.
– Но Бен Франклин не был пилигримом, Родриго, – начал Висенте.
– Ох, да заткнись ты, Винc, – сказал Родриго.
– Не понимаю, из-за чего ты так расстраиваешься, – вставил Эдди. – Ты же сам все это затеял.
– Мне нравится идея акции в День благодарения, – сказала Ронда, пытаясь вернуть беседу в нужную колею. Остальные Мечтатели согласно закивали. – Но что все-таки мы могли бы сделать?
– А что если сделать что-нибудь с индейками?[33] – предложил Бадди.
– С индейками? – Лицо Эдди снова просияло.
– Америкой в наши дни совершенно точно управляет кучка индюков, – заметил Висенте.
– Вот именно! – сказала Ронда, послав в сторону Бадди улыбку, от которой его сердце дало сбой.
– И эта кучка определенно ведет грязную индюшачью игру, – не удержался Эдди.
– Но… вы ведь не станете причинять какой-нибудь вред птицам, правда? – взволнованно спросила Баттерфляй.
– Может быть, ты скажешь мне, что ты находишь в этом человеке? – спросил Бадди у Ронды в тот же вечер, поскольку его боль и гнев уже достигли предела. – И чего не находишь в ком-то другом… вроде меня, например?
– Ох, Бадди, – сказала Ронда. – Совершенно по-особому… по-братски… ты – мой самый задушевный друг… – Она взглянула ему в лицо. – Ладно, – проговорила она, – я запуталась, я это признаю. Но я уже дала обещание Родриго. И кроме того, я его люблю.
– Но ведь Родриго – лгун, – возразил Бадди, вспомнив байки, которыми Родриго последние недели угощал публику и газетчиков. – Он никогда не был ведущим гитаристом в техасско-мексиканской группе «Армадиллос». Он никогда не поднимался до чина контр-адмирала морского флота и не отказывался от этого чина, чтобы взяться за работу ради мира на Земле. И уж точно он не вырос в семействе волков.
– Я вот что обо всем этом думаю, – сказала Ронда, а ее темные локоны рассыпались по плечам. – У Родриго очень пластичное представление о том, что такое правда. Он просто не связан теми правилами, которым подчиняются другие люди. Меня трогает не столько правильность его утверждений, сколько то, нахожу ли я их интересными. И кроме всего прочего, – она пожала плечами и посмотрела в окно на тоненький белый серп луны, восходящей на небо, – он сводит меня с ума.
Внутри у Бадди творилось что-то странное, будто там в клубок свилось целое гнездо змей.
«Меня он тоже сводит с ума, – подумал он. – Ромул, Рем и… Родриго?»
– Любовь слепа, – сказал Эдди, когда Бадди поведал ему о своих волнениях.
– Да, – ответил Бадди. – А еще глуха и нема.
28. Прочищение мозгов
С каждым днем на Колпачное Ранчо притекало все больше и больше подмостных соратников Биби. «Странное сборище», – думал Хьюберт П. МакМиллан. Не думать так он не мог, но предпочитал держать эти мысли про себя.
Для начала явилась Дестини, с головы до ног покрытая шрамами: это ее Биби представил МакМиллану как свою праворучную женщину в тот день, когда Хьюберт наконец его отыскал – достижение, которое по- прежнему вызывало краску гордости на его лице, стоило ему вспомнить об этом. Среди них появился седобородый старик с растущими из ушей пучками седых волос, все называли его Отшельник: он мог
