– Тогда как получилось, что каждое утро, сколько я себя помню, она вставала и сразу подходила к окну – посмотреть, вдруг случилось так, что ты вернулся ночью и заснул на крыльце перед дверью?
– Но… – возразил Биби, – ведь она даже на мои письма не отвечала!
– Ну это же мама. – Бадди пожал плечами. – А ты так и не ответил на мой вопрос.
– Какой именно? – Биби уже начал мерцать, и сквозь его левую лопатку Бадди увидел, хотя и смутно, огромный гребной винт корабля из сада абстрактной скульптуры.
– Знал ли ты, что она беременна?
– Если бы я знал, никогда бы не уехал, – ответил Биби. – Впрочем, – сказал он, помолчав, – ведь было же то письмо.
– Какое письмо?
– Это было через много лет после разрыва. Семь, если точно. Очень долго я писал ей каждую неделю, только все письма возвращались нераспечатанными. Наконец я получил это письмо – единственное. Но оно было так повреждено, что я не мог всех слов разобрать. И потом – ты ведь знаешь, как это бывает с твоей мамой, – в письме все равно ничего прямо не говорилось. Но в одном месте было упомянуто – «мы». Мне очень хотелось знать, что это. Просто фигура речи? Или – кто же в действительности может быть другой частью этого «мы»?
– Это был я, – сказал Бадди.
У Биби снова стала уходить почва из-под ног.
– Ты принес мне много боли, – сказал Бадди.
– Прости, пожалуйста, – просто сказал Биби и неловко обнял сына за плечи. Бадди не возражал.
В тот же день, только чуть позже, Бадди глядел на сад скульптур, стоя на лугу прямо под вывеской, на которой снова было написано:
Неожиданно он услышал хруст колес по гравию. Бадди обернулся – взглянуть, в чем дело, и то, что он увидел, потребовало взглянуть еще раз и еще, потому что одинаковые грузовые автофургоны, подъезжавшие к стоянке, выглядели поразительно знакомыми.
Прежде чем головная машина успела остановиться, женщина с волнами темных волос, падающих на плечи, ступила на землю, озадаченно нахмурив брови.
– А ты что здесь делаешь? – спросила Ронда у Бадди.
– А что здесь делаешь ты? – спросил Бадди у Ронды, не менее озадаченный.
– А ты что здесь делаешь? – спросил человек с вытатуированной на руке змеей, выйдя из машины и встав рядом с Рондой.
– А что здесь ты делаешь? – спросил Бадди у Родриго.
– Привет, Бадди. – Эдди-Чучело с прической, похожей на двух спаривающихся пауков, спустился со второго грузовика, подошел и обнял Бадди за плечи. – Я знал, что ты так или иначе нас догонишь.
– Но как ты все это вычислил? – Выбравшиеся из третьего грузовика Шпенёк и толпа других циркачей принялись обнимать Бадди и хлопать его по спине.
– Что вычислил? – спросил Бадди, снова чувствуя, что в его мозгу бушует величайшая в мире гравитационная буря.
– Что мы едем сюда, – объяснила Гермафродитти.
– Я не вычислил, – сказал Бадди. – Я здесь из-за отца.
– Но ты же не знаешь своего отца, – возразил Висенте.
– Теперь знаю, – сказал Бадди. – Его зовут Биби Браун.
В этот самый момент отец, о котором шла речь, в сопровождении Бывшего Президента Спада Томпсона и Хьюберта П. МакМиллана вышел поздороваться с гостями.
– А что здесь делаешь ты? – Биби подошел к Шпеньку, и они сжали друг друга в крепком объятии, оторвавшем Шпенька от земли.
– Вы знакомы друг с другом! – воскликнул Бадди.
– Спад! – вскричал Шпенёк. – Биби! Как поживаете?
– Кажется, наступило время воссоединения, – заметил Биби.
Тем временем воссоединение Бадди и Ронды при стоявшем рядом Родриго проходило довольно напряженно.
– Ронда, – произнес Бадди, – как поживаешь?
Ронда вздохнула.
– Я меняюсь, – ответила она.
Уставшие и растрепанные, Мечтатели вошли наконец в Большой Дом на Колпачном Ранчо. Хотя нельзя было бы сказать, что он уже полностью восстановлен в своем прежнем великолепии, вид у него был весьма впечатляющий: каждая стена, каждая дверь, каждая балка и весь потолок от одного конца до другого были украшены рядами ярких, сверкающих, свеженачищенных колесных колпаков. «Будто все глаза мира, – думал Бадди, – смотрят на нас. Как часто в последнее время нам казалось, что на нас смотрят».
Связи, которые, как выяснилось, существовали между этими людьми, напоминали лабиринт. Спад, Шпенёк, Биби и Гравитатор оказались старыми друзьями – еще со времен Четвертой Депрессии, когда все они, как выразился Спад, «много времени проводили вместе под мостами».
– Боюсь, в последние годы я несколько утратил вкус к мостам, – признался Спад.
– А я утратил вкус ко всему, кроме… – откликнулся Биби, при мысли об этом начиная снова становиться прозрачным.
Разумеется, это Спад основал программу грантов на инакомыслие, обеспечивавшую Мечтателям большую часть финансирования в последние годы, в то время как Хьюберт…
– А я вас поначалу не узнала без крестьянского платья, – сказала Ронда, пройдя через комнату, чтобы пожать Хьюберту руку.
Хьюберт покраснел.
– Знаете, если бы вы не исчезли так скоропалительно после вашего второго визита, мы пригласили бы вас вступить в нашу группу. Мы очень открыты для лиц переходного пола.
При этих словах лицо Хьюберта изменилось, словно его охватила паника.
– Но ведь это была лишь маска!
Единственное, чего недоставало на празднике, который за этим последовал, так это привычных возлияний: в них Спад больше не мог позволить себе участвовать.
«Возлияний, – думал Биби, – и еще Полли».
Но самой странной связью оказалась та, что выявилась, когда Ронда принялась исследовать многочисленные закоулки и ниши Большого Дома и обнаружила висящий на стене старый портрет. Она вернулась в комнату, где собралась вся компания, держа портрет в руках и сдувая с него пыль.
– А что делает здесь портрет Отто Брауна? – спросила она.
Биби посмотрел на нее вопрошающе.
– Разве вы не считаете вполне естественным, что у нас есть портрет основателя ранчо?
– Основателя этого ранчо?!
– Да, – ответил Биби. – Это мой дядя, Отто Браун.
– Отто?
– Да, Отто, – сказал Биби. – Колпачный Король Долины Надежды.
Биби никак не мог взять в толк, каким образом эта женщина смогла возглавить общенациональное движение, если она способна лишь повторять то, что уже сказано.
– Да, – очень медленно произнес он, – Колпачный Король Долины Надежды – Отто Браун.
– Отто Браун? – спросил Бадди.
«Болезнь оказалась заразной», – подумал Биби.
– Да, – ответил Биби. – Я – Браун, ты – Браун, и Отто…
– Браун, – закончил Бадди.
– А есть здесь кто-нибудь, кто НЕ Браун? – спросила Ронда, глядя вокруг в полном недоумении.
– Значит, Отто – мой двоюродный дед, – заключил Бадди. Тут он увидел, что с противоположной стороны комнаты Родриго пристально смотрит на него с выражением, похожим на изумление.
– Так и есть, – ответил ему Биби.
