функцию речи, начинали говорить с Банджи; несколько стариков, которых приходилось кормить с ложечки, стали есть самостоятельно; а чересчур нервные люди успокаивались, если им давали погладить и приласкать его.
Джо лениво плюхнулся в углубление водостока, отпихнув ворох листьев.
— Неужели ты веришь в эту чушь?
— Конечно, верю. Это серьезная статья в журнале. Там были фотографии Банджи со стариками.
— Дульси, это все очковтирательство. Пускание пыли в глаза.
— Ради чего? Этот кот не собирается баллотироваться в президенты.
— Может, он собирается снимать кино?
— Разумеется, нет. Неужели ты не понимаешь, что нужно помогать тем, кто менее удачлив? Должно быть, это ужасно – стареть. Когда твое тело слабеет и перестает слушаться, когда ты уже не можешь прыгнуть или взлететь на дерево.
— С каких это пор люди стали прыгать и взлетать на деревья?
— Ты знаешь, что я имею в виду. Не будь таким брюзгой. Должно быть, это ужасно – ощущать, как суставы теряют подвижность, чувствовать, что у тебя болит тут и там, страдать от плохого пищеварения…
Ее собственное пищеварение, как и у Джо, было превосходно, а рацион весьма разнообразен. Мыши, крысы, икра, ящерицы, импортные сыры и копченое мясо из магазинчика Джолли – все это поедалось с большим удовольствием, и никаких проблем с желудком не возникало.
— Я просто хочу сказать, что стареть – это ужасно. Если бы мы могли…
— Да, это ужасно. Так что ж теперь, ты собираешься спасать мир? — он лукаво ухмыльнулся. — Маленькая полосатая кошка, ты кем себя возомнила – Бастет[1] матерью богов? Спасителем человечества?
— Не человечества, а всего лишь нескольких пожилых людей, — огрызнулась Дульси. — А ты кто такой? Откуда ты взял что я не смогу этого сделать? Что в этом понимает какой-то паршивый кот?
Спор закончился дракой – в ход пошли когти и зубы, клочки шерсти полетели по всей крыше. В пылу схватки они подкатились так близко к краю, что Джо едва не рухнул на мостовую. Он повис на краю, а когда вскарабкался обратно, они потрясенно уставились друг на друга и разбежались в разные стороны, ловко огибая дымоходы и шпили флюгеров.
Ни флирт, ни насмешки не могли изменить решение Джо насчет пансионата. Дульси была так разочарована, что едва не рассказала ему историю Мэй Роз. Это мгновенно заставило бы его переменить решение.
Но тогда его мурлыканье и ласки были бы притворными и фальшивыми, он бы принялся шпионить, а не помогать старикам. Ему было бы наплевать на все, кроме загадочной истории Мэй Роз, которая в конце концов может оказаться всего лишь вымыслом помраченного воображения старушки.
Госпожа Роз была очень маленькой женщиной, больше похожей на куклу-переростка. Таких игрушечных старушек в натуральную величину можно увидеть в витринах универмага «Нейман-Маркус» на Рождество. В Молена-Пойнт такого магазина не было, но Вильма ездила в Сан-Франциско за подарками к Рождеству и рассказывала Дульси о восхитительном праздничном убранстве витрин. Дульси могла представить Мэй Роз сидящей в кресле-качалке в одной из таких витрин среди изысканной обстановки. У нее были белоснежные кудряшки, как у ангела на рождественской елке, румяные-прерумяные круглые щечки- яблочки, пухлые маленькие ручки, а часто мигающие глаза такие же ярко-синие, как у дорогих фарфоровых кукол.
Но кукольное впечатление было обманчивым. По крайней мере, если верить ее историям о том, что происходит за закрытыми дверями «Каса Капри».
В минуты здравого сомнения Дульси говорила себе, что исчезновение некоторых пациентов, возможно, всего лишь плод воображения старушки. По словам Мэй Роз, из пансионата исчезло шесть пациентов. Когда у кого-нибудь из обитателей «Каса Капри» случался удар или другое более или менее серьезное заболевание, их переводили из общего отделения, 'Внимание', в больничное – 'Забота'. После этого никто их больше не видел. Когда подругу Мэй Роз Джейн Хаббл отправили в 'Заботу', им больше не позволили видеться. У Джейн не было семьи, никто не заботился о ней, поэтому до ее исчезновения никому не было дела, ее даже не пытались найти. Мэй сказала, что все шестеро пропавших были одинокими.
Пока Дульси лежала на коленях Мэй Роз, сидящей в своем кресле на колесиках, старушка рассказала ей и о Лили Мерцингер, и о Мэри Нелл Хук, которые тоже отправились в 'Заботу' и больше не вернулись. У Мэри Нелл был рак, и ее перевели в больничное отделение, где давали обезболивающие препараты. Мэй недоумевала: если Мэри Нелл Хук умерла, почему никто из обслуги не рассказал об этом? И почему на ее похороны не позвали других обитателей пансионата?
По словам Мэй Роз, Лили Мерцингер когда-то была владелицей коктейль-бара. Поселившись в «Каса Капри», она привезла с собой коллекцию пластинок с музыкой 40-х годов, слушала эти пластинки в своей комнате, и ее соседи тоже любили их слушать. А когда у Лили случился сердечный приступ, ее забрали в 'Заботу', и никто больше не слышал этой музыки. Положим, сама Лили была слишком больна и не могла ставить пластинки, но неужели нельзя было заводить эту музыку для нее там, в 'Заботе'?
Дульси не могла указать ей на то, что, вероятно, были причины не заводить пластинки в 'Заботе', что это могло помешать действительно тяжелобольным пациентам. Ей оставалось только помалкивать. Не станет же она возражать Мэй Роз, что наверняка существуют причины не пускать посетителей в больничное отделение. Но приходилось молчать. Все, что ей оставалось, — мурлыкать, держа язычок за зубами.
Мэй Роз никогда не пересказывала эти странные истории Вильме, возможно, полагая, что та ей просто не поверит. Самым разумным было считать, что эти истории всего лишь плод слишком буйного воображения старушки и порождены банальной скукой.
И все же не думать об этом Дульси не могла. Она продолжала размышлять над тем, как подобные истории рождаются в голове у Мэй Роз и какие крупицы истины могут лежать в их основе. Эти истории преследовали Дульси как орава голодных блох.
Помахивая хвостом, она глядела в темноту за окнами, где за узловатыми дубовыми ветвями манила восходящая луна. Приближалась полночь, время охоты. Дульси не нужны были часы, ее чувство времени было гораздо точнее, чем тикающий белый квадрат, висящий на стене над конторкой. Любая кошка знает, когда мыши и кролики выходят из своих нор. Спрыгнув со стола, Дульси пробежала сквозь полосы света и тени в кабинет Вильмы, мимо ее стола и выскочила из кошачьей дверки на узкую улицу.
Луна освещала витрины магазинов, вазоны с цветами и затемненные козырьками двери, отбрасывала длинные тени от деревьев в кадках и старых дубов, которые нависали над пешеходными дорожками и даже вылезали на улицу, что затрудняло движение в дневное время. Дубовые ветви доходили до крыш и касались балконов. Сквозь узловатые сучья были видны стремительные, подсвеченные луной облака. Охота будет отличной. Бегущий свет дурманит кроликов.
Она и сама чувствовала легкое головокружение, луна пьянила и ее, от этого хотелось резвиться и кататься по земле.
Пусть кошек и кроликов роднят игры в лунном свете, но это не умаляло ее аппетита до свежей кроличьей крови. Направляясь в сторону южной окраины, Дульси чувствовала, как внутри нее борются две страсти: жажда охоты и еще какая-то смутная жажда, которую невозможно описать словами. Время от времени она останавливалась, приподнималась на задние лапы и вглядывалась в освещенные витрины.
За стеклом маленькой кофейни в корзинках лежали свежий хлеб из собственной пекарни и печенье, от них шел сладкий и манящий запах. Но дольше она задержалась у витрины магазина готового платья, восхищенно разглядывая красное шелковое вечернее одеяние. По каким-то странным и загадочным причинам дорогая одежда заставляла сердце маленькой кошки биться в два раза быстрее.
Для обычного наблюдателя Дульси была всего лишь пестрой кошкой. Однако изящные темные полоски и аккуратные персиковые ушки маскировала сильные страсти – желания, которые не могут испытывать обычные кошки.
С самого раннего детства Дульси привлекали шелковые чулки, изящные шелковистые лифчики, черные кружевные рубашечки, прозрачные шейные платка и мягкие кашемировые кофточки. К тому моменту, как ей исполнилось шесть месяцев, она научилась открывать любые соседские окна, подпрыгивать
