– Если вы обнаружите там следы бунджи-ламы, – шепнул он, – я готов съесть то, что лежит в сундуке.
С напряженным выражением лица мастер Синанджу водил длинным ногтем по строкам программы.
– Подсказчик оракула, – торжественно провозгласил он, – возвещает, что бунджи-лама предстанет перед нами ровно в полночь.
Римо закрыл глаза: до наступления полуночи оставался всего какой-нибудь час. Какое-то шестое чувство подсказывало ему точное время.
– Чуть ли не всю свою жизнь я провел в ожидании этого момента, – дрожащим голосом объявил Лобсанг Дром.
– Это великий момент! – подхватил Кула.
– Великая лажа, – пробормотал Римо.
– Лажа? – переспросил Лобсанг Дром.
– Лажа – разговорное американское слово, – поспешил объяснить Чиун. – Оно означает «грандиозное событие».
– Итак, мы на пороге великой лажи, – заявил Кула.
Все четверо стали медленно попивать чай в ожидании, когда наступит полночь.
– Может, откроем пока сундук? – предложил Римо.
Чиун покачал своей старой головой.
– Еще не время.
– Чем же нам заняться – травить истории, которые обычно рассказывают вокруг костра?
– Сейчас я разведу огонь, – воскликнул Кула, порываясь встать.
– Для тех, кто сидит в присутствии Безымянных Почитателей, Прозревающих Свет Во Тьме, в этом нет никакой необходимости, – великодушно возвестил Чиун.
Поняв, что старый кореец говорит о Лобсанге Дроме, Римо спросил:
– Вы его имеете в виду? Но ведь пока еще не темно, он назвал свое имя и к тому же, едва завидев меня, высунул язык.
– Это делает тебе честь, – отозвался Чиун.
– Почему?
– В Тибете язык высовывают в знак приветствия.
– А ты чилинг, – добавил Кула. Заметив немой вопрос в глазах Римо, он пояснил: – Чужестранец.
– Чужестранец? Но это же моя страна – не его.
– Пока, – со значением сказал Кула.
– Что значит – «пока»?
– Хан Ханов собирается последовать по стопам великого Чингисхана, да славится он вечно! В настоящий момент Хан Ханов намеревается захватить власть над оседлыми горожанами, живущими в Улан-Баторе. Затем он покорит Китай, Россию и другие страны. Корею, разумеется, пощадят.
– Мне все равно, что произойдет в Южной Корее, лишь бы до моей деревни не доносились никакие неприятные звуки, – равнодушно произнес Чиун.
– Очень разумная позиция, – кивнул Римо.
– Северную Корею пощадят, – продолжил монгол Кула. – Со временем будет завоевана Европа, а затем, возможно, и эта страна, если здесь найдется достаточно богатая добыча, а женщины будут попокладистее.
– Американки так же покладисты, как мулицы, – буркнул Римо.
Кула широко ухмыльнулся.
– Я был бы рад приручить этих американских мулиц.
– Среди них много больных. Смотри не подцепи проказу, а то и чего-нибудь почище.
– Я не боюсь заразиться, ибо американские женщины пользуются резиновыми колпачками. Эти колпачки защитят монголов от всех болезней.
– Попробуй-ка добиться, чтобы американка надела колпачок, – пробурчал Римо.
Кула наклонился к нему и доверительным шепотом произнес:
– Говорят, в постели ваши женщины пищат, как мыши.
– Никогда не слышал, чтобы женщины пищали в постели.
– Я имел в виду звук, который производят презервативы.
– Переменим тему. – Римо сверкнул глазами. – Ты – монгол, почему тебя так волнует судьба Тибета?
– Китайцы считают Тибет своим, китайским. А тибетцы есть тибетцы. В данный момент они сражаются, и это хорошо! Тибетцы не умеют сражаться, как подобает мужчинам, и их часто завоевывают. По крайней мере каждое второе столетие.
