– Но сейчас-то мы сражаемся! – встрепенулся Лобсанг Дром.
Кула кивнул.
– Сейчас вы сражаетесь. И это хорошо.
– Я слышал, их там колошматят почем зря, – сказал Римо.
– Если они потерпят поражение и Китай навсегда поработит Тибет, – продолжил Кула, – китайцы, полагающие, будто правят внутренней Монголией, обратят свои взоры на внешнюю Монголию. Хорошо бы до этого времени Болдбатор Хан успел объединить всю Монголию, в противном случае нам не устоять. Значит, Монголия никогда не завоюет весь мир. Кроме, конечно, Северной Кореи, – добавил он, чтобы ублажить Чиуна.
– Мне наплевать на Северную Корею, – откликнулся тот. – Меня беспокоит только судьба моей деревни Синанджу.
Кула просветлел.
– Ты не будешь против, если мы подвергнем Пхеньян разграблению?!
– Что ж, грабьте. При том, однако, условии, что плач побежденных по ночам не будет мешать сну невинных младенцев в Синанджу.
– По рукам! Никакого плача не будет. А тех, кто все же осмелится плакать, придется безжалостно обезглавить.
– Прежде чем делить целый мир, – вмешался Римо, – вернемся к самому главному. Какое отношение ко всему этому имеет бунджи-лама?
– Мы, монголы, всегда следовали за бунджи-ламой, это всем известно, Белый Тигр.
На помощь ученику тут же пришел учитель:
– Римо заслуживает прощения, ибо он сирота, воспитанный девственницами.
– Вы, монголы, буддисты? – выпалил Римо.
– Да, конечно. И это не секрет.
– Я думал, что буддисты – пацифисты.
Кула грубо рассмеялся.
– Тибетские буддисты – да, но отнюдь не монгольские. Наши бойцы готовы гордо сражаться и побеждать во имя Будды, Воплощения Бесконечного Сострадания, мы знаем, что те, кто умирает, возрождаются, поэтому монголы могут вновь и вновь побеждать и убивать их. Это очень хорошее мироустройство. Всегда есть чем заняться.
– В прежние времена монголы были защитниками Тибета, – изрек Лобсанг Дром.
– Почему же вы носитесь по свету в поисках бунджи-ламы, вместо того чтобы сражаться за освобождение Тибета? – недоумевая, спросил Римо.
– Если Монголия примет открытое участие в боевых действиях, начнется война между Монголией и Китаем. Китайцы, конечно, проиграют. Пусть даже выставят пятьсот солдат против одного монгольского всадника. Правда, для того, чтобы разбить Китай, понадобится время. Если во главе тибетского народа встанет новый бунджи-лама, китайцы будут деморализованы. Когда же мы нанесем решительный удар, они сдадутся без всякого сопротивления, поскольку раз уж не смогли победить мирных тибетцев, то стоять против новой Золотой Орды им вообще не под силу.
– Стало быть, вы готовы сражаться с буддистами? – поинтересовался Римо.
– Мы также чтим предков, – отозвался Кула.
– Почитание предков заслуживает всяческих похвал, – одобрительно кивнул Чиун.
– А ты почитаешь своих предков? – спросил Кула у Римо.
– Нет, – ответил тот.
И тут же на него со всех сторон уставились миндалевидные глаза, словно укоряя за то, что он испортил воздух.
– Он сирота, – вновь пришел ему на помощь учитель. – Не знает своих предков и потому не может их почитать. В противном случае он бы каждый вечер почитал их приношением.
– Быть сиротой – весьма печально, – поцокал языком Кула.
– Да к тому же еще и христианином! – прошептал Лобсанг, качая бритой головой.
Римо закатил глаза и помолился своим безымянным предкам о скорейшем наступлении полуночи.
В полночь мастер Синанджу закрыл глаза и стал петь по-корейски. Ни Кула, ни Лобсанг Дром не знали корейского, но Римо прекрасно понял, какими проклятиями Чиун осыпал своего ученика, какими карами грозил, если тот будет бесцеремонно вмешиваться в разговор, грозя сорвать надежды корейца на получение целой комнаты золота.
Уильямс слушал молча, не произнося ни единого слова, а старый кореец при этом правой рукой стал выделывать замысловатые пассы перед телевизором, одновременно ловко действуя пультом дистанционного управления, запрятанным в складках одежды.
Телевизор вдруг засветился и ожил.
Лобсанг Дром ахнул от изумления. Сощурив глаза, Кула, сидя на своей циновке, подался вперед.
– Мы воочию увидим бунджи-ламу, – прошипел он.
